Едва миновало шесть часов, как звучит сигнал мобильника. Посмотрев на дисплей, Хардкор вслух ругается. Нил.
— Слишком поздно для такой херни, — говорит он сам себе.
При звуках его голоса храп старухи на короткое время стихает. Наверное, проснулась и теперь прислушивается, почесывая пятерней всклоченные волосы, сопя и откашливаясь в надежде, что Хардкор уйдет. Здесь, в передней комнате, нет ничего. Два стула и старые газеты. На бетонном полу угадывается тусклое мерцание занимающегося дня. Ковер украли давным-давно.
Это была ее квартира. Она вырастила здесь своих детей. Один парень в Редъярде… хотя нет, думает Орделл, двое парней и девчонка, глупая сучка, торгующая всем, чем можно. В тюряге ребята пришли к Богу и вроде как раскаялись. Может, у них крыша поехала или еще что, но они бросили «УЧС». Вот Орделл и решил обосноваться здесь, устроить наблюдательный пункт и штаб, или диспетчерскую.
Старуха оказалась крепким орешком.
— Можете прикончить меня. Стреляйте хоть все разом и убейте меня, делайте что хотите, но я отсюда не двинусь. Это мой дом, и я не собираюсь отдавать его просто так, за здорово живешь, какой-то шпане, молокососам обосранным.
Ти-Рок, один из двух главарей «УЧС», присвоивший себе пышный титул вице-лорда, сказал Хардкору сразу же:
— Делай, как она говорит, шеф, или замочи ее, старую стерву.
Хардкор работал на «УЧС» как вол и был готов на все, никто не смел упрекнуть его, что он не настоящий «Святой», что у него кишка тонка, однако он никогда не опустится до убийства безоружной полоумной старухи. Он позволил ей остаться.
— И я не потерплю, чтобы тут устроили притон с наркотой и шлюхами или еще что-либо такое. Чтобы тут шатались всякие засранцы и творили черт знает что, — заявила она тогда Орделлу.
— Нам это ни к чему. У нас другие дела, — ответил Хардкор.
— Гм, — недоверчиво промычала старуха.
Теперь она спит. Уже 6.15, и в этот момент Хардкор видит из окна какое-то движение, какой-то «шеви» — куча дерьма, ему лет сто, не меньше — выворачивает из-за угла. «Ладно, — думает Орделл, — если что-то затевается, сейчас им вставим». У Хардкора есть полевой бинокль, но и без него ему хорошо все видно. К машине подходит Баг, с мобильником в кармане куртки. Затем она отходит на положенное расстояние, как учили. Начинает пищать мобильник Хардкора.
— Ну, — отвечает он. — Что там?
— Десять-два, — говорит Лавиния.
Они пользуются радиокодом, перемешивают его, и это здорово бесит «тик-таков», пытающихся разгадать переговоры и терпящих неудачу. Десять-два означает неприятности.
— Требуется помощь. Ты слышишь? — добавляет она.
«Ох уж эта Лавиния! Никакой почтительности. Наглая девчонка!» — негодует про себя Орделл, а вслух произносит:
— Отвяжись, сучка, слышу! И я что-то не вижу никакого десять-два, мать твою! На широкой авеню, на Грей-стрит все тихо. Одни машины. Белые проносятся мимо в своих тачках. Нет даже толкачей. Не вижу я ничего. Стой спокойно, сучонка, приклейся к стене и заткнись!
— Само собой, не видно. Оттуда, где ты находишься, ничего не разглядишь, а по этому блядскому мобильнику я ничего не могу сказать толком. Десять-два. — После этого она умолкает.
Подстава, думает Орделл. Он часто так думает о девушке, известной под кличкой Баг. Чертова Баг хочет подставить его. Кан-Эль, Ти-Рок, кто-нибудь из них, а может быть, и «Губеры» — так «Святые» зовут «Гангстеров-Изгоев», — кто-то из них переманил ее.
Потом он стал перетирать в мозгу эту парочку, Кан-Эля и Ти-Рока, командира и вице-лорда «УЧС». Да, они на самом верху, бляха-муха, однако все время ставят Орделлу капканы. Их беспокоит, что у Хардкора под началом своя сила, свои ребята, и он не собирается лизать им задницы. Он что, хочет отколоться от банды или как? А может, и того хуже, подмять под себя всех? Наверняка они так думают. К тому же он гонит в тюрьму восемь сотен каждую неделю, а «УЧС» оказались вроде не при деле и гребут под себя. Чтоб он сдох. Заглушить его, и все дела. Такой ход мыслей привел Орделла в сильное раздражение, и он зарычал от злости.
Ладно, нужно валить. За железной решеткой вентиляционной трубы припрятан девятимиллиметровый пистолет. Хардкор достает его, запихивает за пояс, а сверху прикрывает черной шелковой рубашкой навыпуск. В лифте он продолжает барахтаться в обрывках сердитых мыслей, и тут ему вдруг приходит в голову, что зря он не взял с собой Хонго и пару-тройку ребят. Нужно было кликнуть их. Наделал в штаны, думает Хардкор, потому что достаточно повидал на своем веку всякого и знает, чем это пахнет. Только сопляки бахвалятся и гонят всякое фуфло типа: «Еще не родился тот ниггер, который меня завалит». Со смеху сдохнуть. Страх — он всегда с тобой. Просто привыкаешь к нему, вот и все. Пусть будет что будет.