Мы ушли под воду чуть восточнее райцентра Балхаш, привычно переплыли через озеро. Но подобраться к объектам минирования сразу не смогли. Суда надежно охранялись морской пехотой, все пространство вокруг них тщательно просвечивалось прожекторами. На мелководье нас легко могли обнаружить.
Как старший в паре, я должен был незамедлительно принять решение. Желательно – верное. И я решил пожертвовать напарником.
Вынырнув неподалеку от цели, Чалый сорвал с лица маску и стал размахивать руками, как тонущий. Несколько морских пехотинцев бросились к нему. Остальные ослабили бдительность, что позволило мне подобраться под днище и, спрятавшись за корпусом корабля, без риска наблюдать за происходящим на берегу.
«Бездыханного» диверсанта откачивали двое. Еще трое пехотинцев стояли рядом, держа наготове автоматы. Не уверен, что с холостыми патронами.
Развязка наступила мгновенно. Первый из оказывающих помощь «утопленнику», броском был отброшен в сторону, горло второго Чалый сильно передавил крепкой рукой и, используя парня в качестве живого щита, рванул на юг.
Их никто не преследовал, – таким было единственное требование диверсанта. Не выполнить его – значило обречь товарища на «неминуемую гибель».
Через полкилометра Чалый отпустит заложника и продолжит марш-бросок к поселку Караой, на северной окраине которого мы условились встретиться ровно в полночь.
Я тем временем завершил минирование и отправился следом за напарником.
Дальнейшее оказалось не столь сложным. Караул ракетчиков мы разоружили в считанные секунды. Дежурившую смену заперли в «караулке» и пошли снимать действующие посты.
Беспечность, с которой несли службу ракетчики, поражала. На вопрос: «Стой, кто идет?» – мы всегда отвечали: «Свои. Дай закурить». Этого оказывалось вполне достаточно, чтобы приблизиться к караульному и обезоружить его.
Вскоре с разных направлений подоспели наши товарищи. Ракетная часть была разоружена, ракеты «ликвидированы». Мы с Чалым были отмечены среди лучших. Нам, как впрочем, и всем остальным курсантам группы, присвоили сержантские звания и… отправили для прохождения дальнейшей службы в Севастополь…
Глава 12
Когда я вернулся в камеру, Мисютин, сидя на нарах, запихивал за обе щеки бутерброд с пятимиллиметровым слоем масла и чуть ли не сантиметровым – красной икры.
– Бери, угощайся! Ребята раньше справились… В два часа обещают телик припереть… Знай наших, Тундра… Тьфу, Киря… Нет – Кирилл Филиппович! (Ему явно нравилось издеваться над моим именем.)
Я запустил руку в желтый полиэтиленовый пакет и выволок оттуда «ножку Буша», как в нашем городе называют куриные окорочка. Ножка была еще теплой, с ароматной хрустящей коркой, и я с великим наслаждением отправил ее в желудок.
Заботливая братва конечно же догадывалась, что в камере нет ножа, поэтому все было уже порезано: хлеб, мясо, колбаса. А икру, как я уже говорил, даже намазали на хлеб слоем, значительно превосходящим толщину самого хлеба. Я и на воле так не обжирался…
Эх, сюда бы еще картишки, мы бы с Бароном запекли такого «гусарика»!
Словно читая мои мысли, Мисютин спросил:
– Ты в шахматы играешь?
– Немного.
– Дневальный! – Барон забарабанил по оббитой жестью двери, почему-то обзывая контролера на армейский манер. – Дневальный!
– Что тебе? – вскоре послышался голос с той стороны.
– Шахматы принеси!
Как ни странно, «вертухай» не только не обиделся на армейское обращение, но и поспешил выполнить просьбу. Спустя всего несколько минут в щель для подачи пищи, именуемую здесь «кормушкой», рука контролера протолкнула клетчатую картонку, обычно предназначающуюся для игры в шашки, и маленький пакетик с фигурками.
Доска, видимо, не полагается, чтобы мы не сделали «ухи-ухи», как «джентльмены удачи» из кинофильма.
…Сказав, что играю в шахматы лишь немного, я явно поскромничал. Приходилось играть немало и вполне успешно. Так получалось, что я никогда не ставил себе задачу достичь особых успехов в этом экзотическом, на мой взгляд, виде спорта, но перворазрядников обыгрывал довольно часто. Поэтому, расставляя фигурки, был уверен, что разгромлю соперника.
Но не тут-то было! Мисютин играл, как бог! Иногда случалось, что он жертвовал мне фигуру, – но только для того, чтобы через несколько ходов объявить мат… А я думал, что у этого парня совсем нет мозгов!