– Тебя как звать-то?
– Кирилл.
– Киря, Кирюша, славное имя. Воровское!
Если бы он знал, как я не выношу подобного обращения, то не будил бы во мне зверя! Но «зверь» пока что не зарычал, только хмыкнул. А Мисютин продолжил:
– Погоняло?
– Это еще что такое? – Я не спешил выказывать свою осведомленность, продолжая прикидываться лохом. – Кличка, что ли?
– Кличка у собаки, а ты человек. Хотя и маленький, – назидательно произнес Мисютин. – Вот я, например, Барон. Слыхал такого?
– Не-а! Это который Врангель?
– Ну ты, вольтанутый!.. Отныне будешь Тундрой. Тупым, значит, по-нашему…
– По-вашему, это по какому?
– По-блатному! Скажешь, Барон крестил, ежели кто спросит. А сейчас, перелазь бегом к дяде, почеши спинку!
С этого и следовало бы начинать. Я знал, что в последних словах следователя Перфильева таилась не пустая угроза, а, скажем так, предупреждение об опасности, поэтому – даже без всего, что знал сам, даже по официальной легенде, – должен быть готовым к любым неожиданностям.
– Вставай, Тундра, чего разлегся?
В голосе Мисютина-Барона послышалось плохо скрываемое раздражение, и я решил не испытывать далее судьбу. Поднялся с места и спокойно спросил:
– Где чесать-то, господин Барон?
Ни слова не говоря, сокамерник спустил ноги на пол и повернулся ко мне вполоборота. Так же молча я обхватил его шею левой рукой, а правой резко надавил на известное мне место. Мисютин поплыл куда-то вдаль и быстро обмяк. На губах запузырилась пена.
Я забарабанил в двери ногой:
– Человеку плохо!
Если бы «вертухаи» прибежали на несколько мгновений позже, боюсь, Барон бы никогда не вернулся с того света. А так все обошлось, – несколько крепких пощечин и ушат воды, экстренно выплеснутый на голову уголовника, постепенно привели его в чувство.
– Что это с ним? – недоумевали контролеры (через несколько минут в камере их собралось трое – не знаю, положено ли так по их правилам или Барону уделялось особое внимание).
– Не знаю. Наверное, эпилептический припадок, – пожал плечами я.
Мисютина на время выволокли из камеры, оттащили в дежурку и вызвали врача. Вчерашний выпускник мединститута, крепкий парень без особых проблесков врачебной мудрости на русопятой физиономии, полностью подтвердила мой диагноз.
Процедура окончательного приведения в чувство заняла примерно час; затем, как я узнал позже, состоялась беседа Мисютина со Старшим Кумом и только потом врач счел возможным препроводить «эпилептика» на место.
Впоследствии я узнал, что Барону почему-то страшно не хотелось возвращаться в пятнадцатую камеру, но администрация тюрьмы не нашла серьезных оснований для его перевода в другое место. Так что вскоре Мисютин вернулся в мои «объятия».
Глава 4
Несмотря на утверждение моего сокамерника о том, что жить воспоминаниями нелепо, оставшись наедине, я окунулся мыслями в далекие армейские будни…
Моя судьба по-настоящему определилась там, в дальневосточном гарнизоне морской пехоты, по собственной воле я избрал один путь из нескольких, которые были возможны; прочти в свое время я ее, Судьбы своей, знак, все сложилось бы иначе. Не было бы в моей жизни ни Ивана Ивановича, ни дела, ни любимых моих девочек…
История не терпит сослагательного наклонения, все получилось так, как получилось; вопрос в том, что жизнь еще не закончена и, быть может, сейчас судьба подает мне очередной знак, и мне надо его прочесть – или не прочесть…
Вопрос в том, хотел я или хочу сейчас, чтобы что-то в жизни сложилось по-другому.
Я не хотел их потерять и до сих пор не хочу, а по-настоящему – и не могу жить без них. Я готов на все, чтобы сохранить любимых своих, но знаю, что такое Необратимость… Их уже нет и не будет нигде, кроме как в моем сердце и в моих воспоминаниях. Они потеряны мною – но и были обретены только мною. Поверни в прошлом я свою судьбу хоть чуть-чуть по-другому – их бы просто не было.
Для меня.
Я их потерял – но прежде я их нашел. Они сотворены моей судьбою. Если существует предназначение, то мне было предназначено их обрести и потерять – но это в самой полной мере предполагает мщение тем, кто их отнял.
«Если собираешься мстить, вырой сразу две могилы». Неужели китайцы правы?
…Исторический призыв на действительную военную службу состоялся 26 октября 1975 года.
В Ленинграде в тот год было еще тепло. Вынужден упомянуть об этом, так как моя пробивная мамочка за небольшой магарыч договорилась с «покупателем», что ее сокровище-сынок будет служить неподалеку – во Пскове. Но вместо того, чтобы отправиться автобусом в соседнюю область, нас погрузили в самолет и зафутболили на Дальний Восток, жителей которого в том году погода не баловала теплом.