Мягкий весенний ветер обдул меня свежим запахом моря, тонкой ноткой полыни и мощной волной перегара и грязного пропотевшего тела.
Над горой поднимался рассвет, окрашивая в золотисто-розовые цвета все вокруг, даже драную рубаху молодого парня, смотревшего на меня мутными глазами.
Наконец до него дошло, что дверь уже открыта и он, слова не говоря, отпихнул меня с пути, ввалился в дом и хряпнулся на табуретку. Ту самую, на которой вчера сидела мама.
Парень был молод, двадцать два-двадцать пять, не больше. Коренаст и крепок телом. Белокурые волосы, давно не знавшие мыла и расчески. Он небрежным, машинальным жестом откинул их со лба, треснул крупной ладонью по столу и рявкнул так, как-будто все еще стоял за дверью:
— Олла! Пить дай…
— Сейчас, тинк Сайм, сейчас, вы только не шумите, соседи же еще спят.
Олла как-то засуетилась и кинулась к своему кухонному углу.
Парень сильно помотал головой, как-будто пытаясь согнать пьяный дурман, поднял глаза на меня, несколько мгновений бессмысленно пялился, а потом дико заржал, захлебываясь словами, периодически хлопая себя по бокам от восторга и одновременно пытаясь объяснить свое веселье:
— Га-га-га… как он тебя… а Гайн под стол… а ты, как дурак… га-га-га!
Я невольно потрогал шишку над ухом, чем вызвал новый приступ веселья у гостя. Наконец он отсмеялся, даже чуть подстанывая от удовольствия, вытер заслезившиеся глаза и взял глиняную кружку из рук стоявшей рядом Оллы.
Он отпил примерно половину, потом прополоскал рот глотком и практически кинул кружку на стол. Она опрокинулась, и хорошая порция воды растеклась по старому дереву, закапав на пол.
Парень был давно и тяжело пьян, я понимал это. Но совершенно не понимал его скотской расслабленности и молчания Оллы. Сам я по-прежнему стоял между дверью и проходом к столу и напряженно ждал, что будет дальше.
— Жрать дай — небрежно бросил он сторону Оллы, даже не поворачивая головы.
Она покорно закивала, и двинулась было в сторону кухни, когда я спросил:
— Я не понял, ты просишь или приказываешь.
Вряд ли он понял мои слова, но почувствовал, что я ему возразил. Олла замерла на полпути, испуганно сложив руки на груди, а он, нетвердой рукой опершись о стол, встал и попытался толкнуть меня в плечо.
Я даже не стал с ним разговаривать. А замахивался он так неуклюже, что руку за спину я ему заломил без всякого труда, просто поднырнув под этот замах. Он как-то нелепо взвизгнул и начал бормотать:
— Ты… сумасшедший что ли… это же я, Сайм… ты что делаешь…
За это время, аккуратно подталкивая его, я довел блондина до высокой калитки, сейчас распахнутой, и отпустил руку. Он развернулся ко мне, и потирая локоть, с недоумением в голосе, заговорил:
— Оскар, ты чего? Это же я! Ты что? Ты в себя еще не пришел? Я же Сайм, твой друг! — он совершенно искренне не понимал, что случилось.
— Если друг, то не веди себя в моем доме как скотина. Вали давай, прочухаешься — придешь.
Похоже, мои слова разозлили его, но мне, если честно, было уже наплевать — я всегда плохо переносил буйных во хмелю молодцов. Нажрался — сиди тихо и не мешай людям.
Вытолкнув его за калитку, я закрыл дверь, даже не слушая какие-то визгливые выкрики, а про себя отметил, что неплохо бы отремонтировать калитку, а заодно и заменить несколько досок в заборе — они прогнили.
Глава 9
Первые дни я немного боялась выходить из дома — пугали встречи с соседями, которые легко могли догадаться о моих «провалах» в памяти. Нервировала местная растительность — некоторые расцветки были ну совсем уж не земные.
Впрочем, находиться в доме мне тоже было неприятно. Раздражал убогий быт и отсутствие столь привычных удобств. Не было нормально мыла, крема и шампуней. Не было нижнего белья. Да что там белья, даже обуви не было.
Посуду Нерга мыла в глубокой миске одной и той же водой всю, а потом насухо протирала тряпкой. Конечно, в пальцах она не скользила, но считать ее чистой после этого можно было только условно. Я с трудом перебарывала чувство брезгливости. Иногда мне казалось, что Нерга не то, чтобы прямо догадывается о моем «вселении» в тело, но что-то такое начинает подозревать. Это меня пугало.
Она охотно отвечала на все мои вопросы, но даже то, что именно я спрашивала, удивляло и настораживало ее. Да и не на все она могла ответить. Конечно, простые бытовые вопросы типа: «Как зовут соседку?», «Как называется растение?», «Как называется рыба?», отторжения у нее не вызывали. Она отвечала просто и спокойно, чуть сожалея о моей нарушенной «памяти».