— Сейчас сала купим свежего, дома вытоплю, шкварочки можно в суп или в кашу, а жиром на ночь руки смазывать, — пояснила она.
Я с беспокойством смотрела на ее багровое лицо, по которому стекали крупные капли пота, да и хромала она, как мне казалось, больше обычного.
— Мама, может посидим в теньке?
— Вот еще! — сердито отмахнулась она. — Быстрее закончим, дома отдохну.
Этот поход на рынок дал мне очень четкое понимание всей глубины той жопы, в которой я оказалась. Наш с Нергой недельный заработок еле-еле обеспечивал довольно скромное питание. Не более. Чтобы купить какую-то одежду, утварь для дома или, питаться чуть лучше, необходим был дополнительный доход. Да и я достаточно четко понимала, что вовсе не мечтаю всю жизнь стирать чужое белье.
Я внимательно приглядывалась к ценам, слушала разговоры, и настроение мое потихоньку портилось. Я четко понимала, что так жить нельзя. Единственным светлым пятном был момент, когда Нерга расщедрилась и купила нам небольшой стаканчик меда.
Закупив, все что нужно, в том числе какие-то странные сероватые клубни овощей, мы стали пробираться сквозь толпу к выходу. Я видела, что Нерге плохо от жары и, не взирая на сопротивления, отобрала ее довольно увесистую корзину. Вместе с крупой, солью и овощами общий вес был килограмм двенадцать, не меньше. Даже у меня уже ныли плечи от груза, что уж говорить о моей «матери» — она пыхтела все тяжелее.
Момент, когда Нерга умерла, я пропустила — засмотрелась на пеструю выставку шелковых и атласных лент, которые слегка пошевеливал ветерок. Разноцветные змейки взмывали в воздух и опадали, это было красиво, и я с тоской отметила, что сейчас в моей жизни нет ничего красивого — я, медленно и верно, превращаюсь в рабочую скотинку.
Впереди кто-то громко ойкнул, я невольно подняла глаза и увидела, как Нерга заваливается на какого-то крепкого парня, который от растерянности излишне грубо отталкивает ее от себя. Я не могла считать ее своей матерью, но эта женщина заботилась обо мне, любила меня, жалела.
Наверное, заметив ее остекленевший взгляд, умом я сразу поняла, что она мертва, но зачем-то уговаривала ее встать…
Сильные руки подхватили меня подмышки, рывком вздернули в воздух и поставили на ноги…
— Ты кричишь на русском…
Я тупо уставилась в лицо незнакомого парня, совершенно не понимая, что он от меня хочет. Он взял меня за плечи и потряс так, что я только зубами клацнула. Добившись, чтобы я немного пришла в себя и глядя мне прямо в глаза, он повторил:
— Ты кричишь на русском, — и догадавшись, что я не слишком понимаю, пояснил. — Мы в другом мире.
Только тут до меня дошло, о чем он говорит. Пожалуй, это еще больше вогнало меня в ступор. Я, словно сквозь какое-то чуть туманное стекло, просто наблюдала, как развиваются события дальше.
Оставив меня возле тела, среди гудящей толпы, из которой ни один человек не попытался мне помочь, он вернулся, ведя с собой женщину с тележкой. В эту тележку он молча закинул наши с Нергой корзины и о чем-то быстро переговорив с женщиной, снова исчез.
Женщина, оставив тележку, взяла меня за руки и что-то успокаивающе говорила. Я плохо понимала, что именно. Парень вернулся довольно быстро. С ним шли трое крепких мужиков, один из которых нес на плече рулон ткани.
Дальнейшее напоминало мне какой-то бред. Прямо здесь, растолкав людей, они запеленали Нергу в эту ткань, сшивая ее у меня на глазах огромными иглами. На лицо покойной, даже не закрыв ей глаза, накинули угол ткани. После этого к ним присоединился еще один мужчина — с большими деревянными носилками в пятнах облупившейся зеленой краски. Тело Нерги подняли, положили на носилки, и мы все куда-то пошли.
По дороге женщина с коляской отстала — один из мужиков покатил куда-то ее тележку с продуктами, а она пошла следом. Парень, что разговаривал со мной на рынке, подхватил освободившуюся ручку носилок и взвалил себе на плечо.
Дальнейшее я запомнила совсем плохо. Кажется, он меня о чем-то спрашивал. Потом, непонятно откуда, появилась Верса. Та самая соседка, которая принесла яйца. Она подхватила меня под руку и, что-то бормоча, тащила вперед. Потом я очнулась уже дома, тело Нерги было положено прямо во дворе и на лице распахнули ткань. Парень куда-то исчез и я чувствовала себя неуютно.
Приходили соседи, многие из них зачем-то приносили продукты — самые разные и складывали их в комнате, на столе. Мне говорили какие-то слова утешения, гладили по рукам, я тупо кивала, соглашаясь со всеми.