Ловкие пальцы Рун задвигались снова — и когда Дардулкин отодрал панель и триумфально сомкнул хватку на мерцающем чёрном посохе, ощутив, как сила посоха струится сквозь него, следующее заклятье Эльминстера нанесло удар.
Вопреки безоблачному ночному небу звук был похож на удар грома, Результатом этой магии было уже не чистое исчезновение, а серия взрывов, разорвавшаяя на части несколько комнат дома Дардулкина, швырнув камни, штукатурку и всё прочее высоко в ночное небо в направлении Шутовского луга. Карающий вихрь вырвал потрескивающий, злобно пульсирующий и в конце концов взрывающийся посох из рук мага и швырнул его прочь через ночное небо вместе с остальными обломками… и утих. Когда последнее эхо магии отразилось от ближайших строений, и из окон принялся высовываться оглушённый и растерянный народ, ошеломлённый и напуганный Ларак Дардулкин остался стоять посреди дымящихся руин, уцепившись за край открытой панели.
Его величественная чёрная мантия была разорвана, а на теле зажигались и гасли многочисленные деловито моргающие пятнышки света безмолвным памятником защитной магии, что сберегла его жизнь, но заплатила за это свою цену.
Со звуком, который вначале звучал как стон, но закончился вздохом, похожий на клык остаток внутренней стены наклонился и рухнул.
Не оставив Дардулкину за что цепляться.
Волшебник упал на захламленный пол, сжался в комок, и лишь испуганный взгляд мага сказал Мирту, что тот всё ещё жив.
Над павшим волшебником неподвижным квадратом висели в воздухе четыре доспешных ужаса, охраняя двери, которых там больше не было.
Завидев их, Эльминстер вздохнул. Затем зашевелил рукой в быстром, сложном чароплетении.
На протяжении долгих мгновений казалось, что ничего не происходит. Затем раздался единственный клинк. За ним ещё один. И ещё.
Что-то упало.
Затем целой серией клинков и кланков куски доспехов посыпались со всех четырёх парящих конструктов. Куски осыпались всё быстрее. До тех пор, пока в воздухе не осталось вообще ничего, лишь груды металла на полу вокруг дрожащего Дардулкина.
Тот мог только смотреть, время от времени лишь мяукая от недоверчивого страха, как опавший металл у него на глазах начинает ржаветь с невозможной скоростью.
Ко времени, когда Дардулкин дважды или трижды сглотнул слюну, всё, что осталось от его стражей — горы красновато-бурого порошка. Рассыпались даже рукояти мечей.
— Теперь можешь поплакать, — нежно сказал Эльминстер сжавшемуся в клубок архимагу. — Как, похоже, любят говорить в эти дни волшебники: всем нам когда-то приходится начинать познавать мир.
Стеная от ужаса, Марлин Грозозмей поспешил домой. Всё пошло совсем не так!
Что же теперь делать, что же теперь делать?
Остались ли вообще призраки синего пламени в его власти?
Он не мог прогнать из головы видение того, как одного из призраков швырнуло через весь Променад. Призрак выглядел как обычный наёмник, человек, которого можно убить так же быстро — и, проклятье, так же легко — как любого другого, человек с мечом, который просто почему-то горит синим пламенем. Да любой волшебник-самоучка сможет такое наколдовать!
Он считал себя таким могущественным, таким важным…
Призраки легко расправились с Ханткрауном, но… но…
Не оказались ли они сейчас всего лишь яркими флагами, пометившими его, как предателя, для всех, кто готов оглядеться вокруг?
Ганрахаст, королевский маг? Эта ворчливая сука, леди Глатра? Король?
Его посетило краткое ужасное видение колоды для рубки мяса во дворцовом дворе и кронпринца Ирвела, ожидающего рядом, с большим острым мечом и беспощадной улыбкой…
Марлин потряс головой, чтобы прогнать от себя этот образ, и зашагал по комнате, направляясь к своему излюбленному графину. Ну и вляпался же он…
О нет.
Позади будто из ниоткуда расцвело густое синее сияние, отразившись во всех его графинах. Схватив одной рукой рукоять Парящего Клинка, а второй — Виверноязыкую Чашу, Марлин резко обернулся.
Призрак, разумеется, улыбался. Призраки синего пламени улыбались всегда. Широкими, ужасными улыбками, злобными или злорадно-безумными, и, разумеется, фальшивыми.
Улыбка разительно контрастировала со злобным шипением, которое издал, шагнув из стены, Трет Халонтер, давным-давно бывший лучшим воином Девятки. Его потрёпанные и неприглядные кожаные доспехи казались старыми и рваными, кое-где повисли лохмотьями. Воин в сердце трепещущего синего огня, который был слабее обычного, угрожающе подался вперёд.
— Послал нас в самую пасть могущественной магии, да, — прошептал он, будто раненый внутри. — Надменный идиот.
Марлин каким-то образом сумел зайти за стол, с которого схватил Чашу, и из своего жалкого убежища по ту сторону столешницы испугано огрызнулся:
— Ты мой слуга! Помнишь?
В отчаянной спешке выхватив меч, он поднял его и Чашу перед собой, как будто это были святые реликвии, которые могли прогнать яростного духа.
— Помню. О да, я помню, — ответил Халонтер, сверкая своей широкой улыбкой. — На самом деле, лордишка, я никогда не забуду.
— М-мне жаль. Я видел… что случилось с дверью. И-и с тобой. Но я же не мог предвидеть, что какой-то боевой маг окажется настолько спятившим, чтобы уничтожить часть собственного дворца лишь затем, чтобы победить тебя! Не мог же?
Всё с той же ужасной усмешкой Халонтер ловко рубанул мечом по дуге, которая перерубила ряд новых, незажённых свечей и горлышко одного из самых старых графинов Марлина, не разбив и не перевернув его.
Марлин задрожал при мысли о том, каким острым должен быть клинок призрака.
— Нет, не мог, — ответил он сам себе, дрожа от страха.
— Нет, — прошипел Халонтер, — ты не мог.
Он сделал угрожающий шаг вперёд, оказавшись у стола. Марлин почуял слабый, едкий смрад Халонтера. Как прокисшее вино и множество перемешанных специй.
— Тем больший ты глупец, — добавил призрак, толкая стол вперёд.
Стол мог бы болезненно прижать Марлина к его лучшему серванту, но к счастью для лорда, сбоку стояла каменная реплика носовой фигуры древнего корабля Грозозмеев, массивная, твёрдая и неподвижная, как стена за ней. Стол врезался в неё и дальше двигаться не мог.
С рычанием призрак развернулся и направился в противоположную сторону, пересекая комнату.
— Релв! — сплюнул Халонтер. — Как он?
— Я… я…
Запнувшись от страха, Марлин не успел больше ничего произнести, когда стена, сквозь которую прошёл Халонтер, снова засветилась синим — тёмной, блеклой синевой — и появился сгорбленный, хромающий Релв Ланграл.
Пламя второго призрака было слабыми, мерцающими тенями, и выглядел он так, будто проиграл схватку с вооружённым разделочным ножом мясником. Или тремя мясниками.
— Ты, — зарычал он на Марлина, — послал меня против какого-то могущественного духа! Госпожи клинка, или повелительницы клинка, или каким тлуином называют женщину, которая способна заставить свой меч танцевать, выписывать пируэты и даже наливать ей стларново вино! Меч был частью её — его касание обожгло меня! Она способна летать; она способна исчезать; всё, что я мог делать — только защищаться! Больше не посылай меня сражаться с гордыми призрачными принцессами в их собственных дворцах! Тьфу!
Он рубанул своим мечом, но удар, который должен был разбить ряд неоткупоренных, дорогих бутылей с винами из далёких земель, рассёк лишь пустой воздух, когда нога призрака подкосилась. Ланграл беспомощно завалился на бок и рухнул на ковёр Марлина.
— Простите, простите, простите! — отчаянно забубнил Марлин, бросаясь помочь упавшему плуту — но резко остановившись, когда Халонтер предупреждающе ткнул одним из своих клинков.
— Что мне сделать? — спросил он.
— Используй нас мудро, — прошипел Халонтер. — Не так часто. И не в ближайшее время. Нам обоим нужно время, чтобы выздороветь.