Последовавший за этим звук «фуууух» заглушил преисполненный ужаса крик конвоира. Пламя вспыхнуло мгновенно, превращая кабину автозака в котел ада.
Вячеслав напрасно пытался сбить огонь. Взметнувшиеся ярко-оранжевые языки пламени с жадностью вгрызались во все подряд, не делая разницы между живым или неживым, между человеческой плотью или бездушным креслом. Палец старлея непроизвольно нажал на спусковой крючок, и пистолет дважды выстрелил. Сразу после этого он выронил табельное оружие, продолжая кричать.
Волосы на его голове вспыхнули, как сухая солома, и, затрещав, сгорели в одно мгновение. Пылающая одежда, потемнев, быстро превратилась в серые хлопья, которые вплавливались в пузырящуюся кожу. Мужчина поджаривался заживо, как в печке. Издав животный вой, Вячеслав забился в агонии, но вскоре застыл, беспомощно раскинув в стороны скрюченные руки.
Как только автозак перевернулся, Зажима охватил беспримесно-дикий, ни с чем не сравнимый страх, хотя внутренне зэк готовил себя к любому непредвиденному повороту событий. Потеряв равновесие, он грузно свалился вниз, больно ударившись рукой о скамейку, но даже в те тысячные доли секунды, когда пол уходил из-под ног зэка, наверх, словно мутный пузырь, всплыла леденящая кровь мысль: «Горянка».
Да, Горянка. Чертова река, у которой, если верить маляве Доктора, все и должно было произойти.
«Ни хрена он не сделал, этот Доктор».
Ну, может, он взорвал колесо автозака, и теперь эта огроменная махина катится вниз, словно ржавая консервная банка, если по ней наподдать ногой, катится прямо в речку, в ее темную и холодную глубину, где нет ни воли, ни света, ни солнца, ни вообще ничего. Есть лишь глупые рыбы с выпученными глазами, которые только и умеют, что жрать водоросли, пускать пузыри и плямкать своими дурацкими губами…
От этой мысли Зажима пронизал такой всепоглощающий ужас, что из его глотки вырвался истошный вопль. Впрочем, он не был исключением – кричали все.
Все, кроме Носа. Слегка выступившая бледность на его отталкивающем лице, пожалуй, была единственным внешним изменением в уголовнике. Хрюкнув, он подтянул к себе ноги, сжавшись в клубок. Затаив дыхание, Нос неотрывно смотрел куда-то в стену, будто перед ним был не матово-серый лист стали, а телевизор, по которому транслировали его любимый фильм. Закованные в наручники руки он держал перед собой, словно в молитве.
Время шло, а грузовик не двигался. И судя по всему, он все еще оставался на суше, и на душе Зажима отлегло.
Он медленно поднялся, ощупывая ушибленный при падении локоть. Ходжа вполголоса матерился, смахивая кровь, сочившуюся из рассеченной брови. Собственно, он больше размазывал ее по лицу, нежели вытирал.
Сава, жалобно подвывая, как побитый пес, ползал на карачках в поисках слетевших очков.
В «стакане» было тихо.
– Похоже, Доктора работа, – наконец произнес Ходжа, и в его голосе ощущался благоговейный трепет. Спотыкаясь, он шагнул к люку, который в результате падения автомобиля теперь располагался сбоку. Подергал на себя.
Снаружи раздался крик мужчины, и Ходжа вздрогнул, инстинктивно отступив назад.
Крик повторился, затем воцарилась тишина.
Зажим перехватил напряженный взгляд Ходжи.
– Охрану кончают, – прошептал Зажим, и от осознания этой мысли уголовник внезапно испытал нескрываемое злорадство.
«Получите, суки драные. Наше вам с кисточкой…» – мысленно произнес он.
Саве наконец удалось обнаружить свои очки, и он торопливо нацепил их на нос. Одно стекло было треснуто, из-за чего левый глаз заключенного словно рассекли надвое ланцетом. Зэк тихо всхлипнул.
– Закройся, – бросил злобно Зажим, прислушиваясь к тому, что происходило снаружи.
Некоторое время слышалась невнятная возня, затем прозвучал выстрел.
Сава пригнулся, закрыв лицо ладонями.
– Мать моя на роликах, – выдохнул Ходжа. – Шмалять начали.
Из кабины автозака вновь донесся озлобленный крик.
– Я не хочу… – вдруг пробубнил Сава, убирая руки от лица. Он нервно облизнул губы. – Пусть все поскорее закончится. Мы…
Зажим, ни слова не говоря, навис над рыхлым зэком и с силой ударил его по уху. Сава взвизгнул, сжавшись в комок. Громадный, бесформенный, дурно пахнущий комок.
– Закройся, конь бздиловатый, – с налившимися кровью глазами процедил Зажим. – Или задушу.
Сава понуро опустил голову, обхватив сальные волосы руками. Он затрясся, когда из кабины снова стали раздаваться крики, на этот раз они звучали куда громче, чем прежде, и они были пронизаны неподдельным ужасом. Хлестко, друг за другом прогремели еще два выстрела, и крик перешел в надрывные хрипы.