Тимиос знал, что болтали в деревне о его матери. Она, мол, легкомысленная, бесстыжая, пропащая женщина, связалась с каким-то бродягой, у которого не было ни кола ни двора. И подумать только, даже не обвенчалась с ним. Но Тимиос был уверен, что мать жила бы счастливо с его отцом Захариасом, если бы тот не утонул в реке. Беднякам нет счастья. Вот Спиридуле и пришлось вернуться брюхатой в свою деревню…
Собака, подбежав к Тимиосу, стояла и смотрела на него.
— Ты что уставилась, псина? — прикрикнул он на нее и, засунув руку в котомку, отщипнул корочку хлеба, малюсенький кусочек. Но на голодный желудок лучше себя не дразнить. Разве насытишься крошкой?
…Тимиос жил вместе с матерью в избушке, стоявшей на отшибе. Родные даже на порог к себе не пускали Спиридулу и имени ее слышать не хотели. Всю зиму мать и сын сидели одни в своей хижине. В холода, когда не хватало дров, Тимиос пристраивался около матери и прятал голову к ней в колени, а потом Спиридула, забросав сынишку соломой, старалась согреть его еще и теплом своего тела, словно наседка, высиживающая цыплят. И Тимиос засыпал.
Но бывало, что и им улыбалось счастье. Иной раз проснется Тимиос утром, а от земли тянет таким опьяняющим ароматом, что хочется резвиться и скакать, как козленок. Мать уходила на поденку, а Тимиос, предоставленный сам себе, целыми днями бегал по полям. Вооружившись рогаткой, он без устали гонялся за птицами, водил на нитке майских жуков, воровал в чужих садах фрукты. А после полудня лежал где-нибудь в тенечке и посвистывал…
Опять рука его нырнула в котомку, и большой палец, как червяк, впился в хлебный мякиш. Одни только крошечный кусочек, и все. Парнишка был такой прожорливый…
Дома, в деревне, Спиридула, намолотив кукурузы, накладывала ему полную миску каши.
— Ну как, Тимиос, наелся? — спрашивала она.
— Вот сыру бы еще, мамка!
— Сыр едят только богачи, — отвечала она.
Тогда он житья ей не давал, засыпая ее вопросами, Тимиос очень испугался, когда после жатвы мать в первый раз заболела. Наверно, ее сглазили в деревне, когда она покупала козу, решил он. До дня святого Димитрия приступы повторялись несколько раз. Схватившись за живот, Спиридула валилась на пол, и ее рвало кровью. Тимиос приносил воды и поливал ей на голову.
— До чего ты вспотела! — удивлялся он. Вскоре боли ее отпускали, и она улыбалась ему.
— Послушай, Тимиос, — сказала она однажды, поглаживая его по голове. — Если я когда-нибудь упаду и перестану шевелиться… ступай к отцу Герасимосу, и он отправит тебя к дяде в Афины. — Тут мальчик почувствовал, как ее рука скользнула ласково по его спине.
— А ты?
Она поцеловала его, и он спрятал голову у нее на груди.
— Хоть бы ты, сынок, вышел в люди, — прошептала она.
Наступил декабрь. Тимиос с грустью смотрел на голые поля, вспоминал майских жуков, птиц, сочные груши, пахучую землю. А потом пришла та страшная ночь. Спиридула с трудом сдерживала стоны, боясь напугать его. Но он слышал, как она беспокойно ворочалась. Он тихонько вылез из соломы и вышел во двор. Жбан с водой он забыл вчера возле козы. Взяв жбан, Тимиос поспешил обратно в дом. На пороге он остановился, прислушиваясь. Ни звука.
Мальчик страшно испугался. Подскочил к соломенной подстилке.
— Мамка, — прошептал он.
Спиридула не шевелилась.
Он смочил ей голову и стал терпеливо ее расталкивать.
— Проснись же, проснись… — Жбан уже был пустой. — Ну пожалуйста, проснись. Я не хочу жить у дяди! — кричал он, обливаясь слезами.
Потом он зарылся поглубже в солому рядом с матерью, прижался щекой к ее плечу. Он больше не теребил ее. Он просто ждал…
Рассвело.
Тимиос нежно погладил мать по волосам, вышел во двор, напоил козу, закопал свою рогатку возле изгороди и поплелся к дому священника.
Козу и все, что нашлось в хижине, отец Герасимос взял себе в счет похорон и железнодорожного билета для Тимиоса. Пришла из деревни попадья, собрала в узел жалкий скарб, а козу привязала к своему мулу.
— Ну ступай, да благословит тебя бог, — пробормотал он, протягивая мальчику для поцелуя руку.
Тимнос даже не шевельнулся. Он не хотел целовать эту морщинистую руку. Наконец, повесив через плечо котомку, он поплелся на станцию…
Парнишка поднялся с тротуара и медленно побрел по улице, прислушиваясь к городскому шуму. Пройдя немного, он робко протянул письмо полицейскому.