«Об этом заявил заводскому комитету сам Маноглу», — ответили ему.
Симосу показалось, что из-под ног его ускользает почва. Значит, теперь, когда повернулось колесо истории, хозяину понадобилось найти жертву, чтобы выйти сухим из воды. И выбор пал на него, Симоса, который столько лет служил ему верой и правдой.
— Да, чудной пошел народ. Просто чудной, — прошептал он.
Может быть, хозяин того и не стоит, но он все-таки привязан к нему. Пусть Маноглу ругает, обижает его, ему наплевать. Но такое оскорбление снести нелегко.
«Ну, значит, ты их выдал?» — спросили его.
— Чудной пошел народ, — пробормотал опять Симос и улыбнулся странной улыбкой.
Потом он точно онемел, и из него не смогли вытянуть больше ни слова.
Вскоре наступили смутные времена, и ему удалось избежать наказания.
После того как утихли волнения и снова открылся завод, однажды утром он явился в кабинет к своему хозяину. Маноглу померещилось, что он видит перед собой призрак с того света.
— Ты жив? — прошептал он, совершенно потрясенный.
— Да, жив, хозяин, — ответил Симос, глядя ему в глаза страдальческим взглядом.
Не выдержав этого взгляда, Маноглу опустил голову.
— Ну ладно, ладно, ступай. Скоро я дам тебе денег, чтобы ты обзавелся собственной лавочкой и наконец пожил спокойно, — сказал он.
— Спасибо, хозяин. — Симос заставил себя улыбнуться. Но эта вновь открывшаяся душевная рана мучила его теперь больше, чем язвы на лице. Он стал пить втрое больше, чем раньше, и с виноватым видом терся возле рабочих. Да, у Симоса, перед которым прежде дрожали все, был виноватый вид. Он знал, что в конце концов его прогонят с завода, потому что он был уже не способен держать плетку в руках.
Встречаясь с Маноглу, Симос смотрел на него каким-то страдальческим взглядом, но тот делал вид, что ровным счетом ничего не помнит…
— Понимаю, — повторил старший мастер. — Этого я давно ожидал.
— Да. Ты уже не справляешься. Бухгалтер определит для тебя размер пособия, установленного министерством.
— А лавочка? — робко прошептал Симос.
— Какая лавочка?
— Как-то раз… Вы разве не помните?.. Лавочка, чтобы хоть немного закрылась рана… Да, хозяин, рана. Вот эта. — И он вдруг задрал грязную рубаху, чтобы Маноглу увидел старый шрам у него под сердцем.
— Ступай, — сказал ему резко хозяин.
Вдруг Маноглу испуганно сжал руками виски. Потом дрожащими пальцами стал расстегивать крахмальный воротничок.
— Врача… — прошептал он. — Позвони быстрей, бы… стрей… Бы… Бы…
Он продолжал бормотать что-то невнятное, тяжело уронив руки на колени. Глаза его были прикованы к лицу старшего мастера. Маноглу попытался поднять руку, чтобы указать пальцем на телефонную трубку.
Сначала Симос в растерянности бросился к двери, чтобы сообщить о случившемся секретарше, сидевшей в смежной комнате. Но вдруг какая-то мысль остановила его.
— Бы… — шептал умирающий хозяин.
На лице старшего мастера появилась улыбка, робкая, испуганная, словно он пытался скрыть за ней свое волнение.
— Ну и чудной пошел народ! — воскликнул он. Маноглу попытался что-то сказать, но не издал ни звука. — Разве вам поможет врач? — продолжал Симос. — Лишние хлопоты. Я-то знаю, что с вами стряслось, не огорчайтесь. С моей матерью-покойницей было то же самое. Так до последней минуты и не смогла она ни пошевельнуться, ни слова вымолвить. Только глядела покорно, как дитя малое. — Он сделал шаг в сторону, чтобы убедиться, следит ли за ним взглядом хозяин, а потом опять улыбнулся. — Вы меня слушаете или нет? Мать моя все понимала. Ей хотелось, чтобы я поднял ее на руки и посадил перед цветочными горшками. Что за причуда, честно говоря, любоваться цветочками? И вам я окажу услугу, да, да, вот вам крест!.. Последнюю услугу, хозяин.
Симос вцепился своими огромными ручищами в кресло, где сидел умирающий, и пододвинул его к окну.
— Вот я и приволок вас сюда, чтобы вы видели свой завод, рабочих… Глядите, все они собрались под окном. Вам повезло. — Он помолчал немного, повернувшись к Маноглу, посмотрел ему в лицо. Взгляды их встретились. — За что вы меня погубили? — продолжал он дрожащим голосом. — Я, Симос, стыжусь людей. Это я, Симос! С тех пор… До чего вы меня довели? Понятно, ведь я хуже последней сволочи.