— Чем я виноват? Почему мне затягивают петлю на шее? Негодяи, подлецы…
Он угрожающе размахивал руками. Изо рта его сыпалась грубая, грязная брань.
Вдруг Мариго, заткнув уши, набросилась на него:
— Перестань, Хараламбос! До чего ты дошел! Напиваешься, а потом несешь сам не знаешь что, Хоть бы детей постыдился! Разве ты не понимаешь, что так ты совсем пропадешь? — Она увидела, что он смутился, и продолжала более сдержанным тоном: — Прости меня. Ах, Хараламбос! Погибли все мои надежды. Больше ты от меня не услышишь ни одной жалобы… Иногда в голове у меня такой туман… Поговори со мной, Хараламбос, спокойно. Пожалуйста, поговори со мной…
Ей очень этого хотелось, но он, не сказав ни слова, ушел среди ночи из дому.
Опять мать с дочерью остались одни. Уткнувшись лицом в ладони, Мариго тихо плакала. Совсем тихо, словно боясь заглушить бой часов.
— Ты виновата, — вспыхнув, прошептала Клио.
Мать встала.
— Ложись спать, — сказала она и вышла из комнаты.
Но девочка продолжала сидеть на диване. Она больше не вышивала. Она ждала.
Часа в три ночи вернулся Хараламбос. Он шел по улице, держась за стены. У забора дровяного склада он остановился, хриплым старческим голосом завыл что-то похожее на песню, потом задохнулся от кашля.
Клио, услышав его голос, вздрогнула.
Сосед бакалейщик, дядя Стелиос, открыл окно и закричал на пьяного:
— Будь ты проклят! Житья от тебя нет!
Хараламбос упал лицом прямо в грязь, а лавочник разбудил свою жену:
— Больше не давай в кредит этому пьянчуге, — сказал дядя Стелиос. — Он у нас и так немало всего перебрал. Столько лет был хорошим покупателем, порядочным человеком. Бог все знает и видит, разве я не помогал ему в беде?
Лавочник лег на кровать рядом со своей толстой супругой. Он напрасно беспокоился. Его постоянный покупатель и сосед больше не заходил к нему в лавку и домой не приносил ни гроша.
Клио ждала отца, стоя у двери. Он пришел грязный, его расцарапанное лицо расплылось в блаженной улыбке. Она испуганно схватила его за руку.
— Ты еще не спишь, Клио? — пробормотал он.
— Нет, не сплю.
— Тс-с-с! Тише, а то она проснется… Тс-с-с! И раскричится опять!..
— Не обращай на нее внимания, пусть себе кричит, — перебила его Клио. — У нее только одна забота, как бы напичкать Илиаса и малышей. — Слова «у нее» она произнесла с трудом, тоном, в котором чувствовалась ненависть.
— Тс-с-с! Корабль идет ко дну… К черту все… Крысы пляшут в трюме! А человек, человек, будь он проклят… — нес Хараламбос какую-то околёсицу.
Девочка слегка притронулась пальцами к вискам отца, погладила его по волосам. Он смотрел на нее мутным взглядом.
— Пойдем, папа, я уложу тебя.
Она раздела отца, стащила с него ботинки и прикрыла его одеялом. Потом, наклонившись над ним, она осмелилась шепнуть ему на ухо несколько слов, поделиться своей мечтой.
— Если хочешь, мы вместе с тобой уедем отсюда. Нас никто здесь не любит… Только я, папа, могу помочь тебе и ты снова наживешь все, что мы потеряли… — шептала она, гладя отца по щеке.
Но вдруг раздался его храп. Язык у Клио прилип к гортани, ей захотелось убежать куда-нибудь, спрятаться.
Проходя мимо кровати Мариго, при свете ночника она увидела, что глаза матери широко раскрыты. Значит, она слышала все…
Сейчас Клио прислушивалась к тому, что происходило в соседней комнате. «Нет, мать никогда не позволит Илиасу дать отцу деньги», — подумала она. Девушка бросила вышивание на стол и подошла поближе к двери.
Хараламбос, точно вор, на цыпочках выскользнул из комнаты, в потертом пальто, в грязной кепке; лицо у него было бледное, как у мертвеца.
— Папа, — тихо позвала она и вынула из-за пазухи деньги.
Старик сразу просиял, хотел поцеловать у дочери руки, но она отдернула их.
— Не смей! Ты сошел с ума! — воскликнула она, дрожа всем телом.
— Ты даешь мне в долг, доченька.
Побледнев, она смотрела на него.
— Опять сегодня напьешься, отец?
Старик стоял перед ней, как провинившийся школьник; он чесал в затылке, бессмысленно уставясь на свои ботинки. «У этой девчонки просто страсть докучать наставлениями! Настоящая старая дева!» — подумал он и сказал:
— Да что ты! В рот больше ни капли не возьму… Бог мне свидетель!
Клио молчала, не подавая вида, что не верит ему. Она знала, что отец над ней издевается. Вот уже сколько лет она пыталась наставить его на путь истинный. Но страсть к вину поработила его, мешала ему снова завести лавку. В сущности, старик тогда еще не был горьким пьяницей. Он, как и тысячи других бедняков, ради того, чтобы забыться немного, каждый вечер шел в какую-нибудь жалкую таверну. Но напивался редко; не спеша потягивая винцо, он беседовал с приятелями, философствовал, предавался мечтам, особенно любил он мечтать и потом, пожелав всем спокойной ночи, плелся домой. Но Клио способна была часами пилить его, убеждать, что он должен прекратить пьянство.