Сейчас Хараламбос смотрел жадными глазами на деньги, которые она сжимала в кулаке. Он не сводил с них взгляда. Но слова Сарантиса до сих пор звучали в ушах девушки, лишали ее дара речи. Неужели она больше всех осуждает отца? Она, которая так любит его, жертвует собой, проводя целые дни взаперти, не поднимает головы от вышивания, стараясь помочь ему. Разве сможет он без ее помощи завести свое дело, добиться успеха?
Клио поймала на себе его нетерпеливый взгляд и содрогнулась. Опять то же самое. Сколько денег она ему ни давала, он все пускал на ветер. А они доставались ей ценой стольких трудов, бессонных ночей! Она еще крепче сжала в кулаке ассигнацию, которая смялась в комок и словно растаяла в ее худеньких пальчиках.
Хараламбос испугался, что дочь не даст ему ни гроша, и стал истово креститься.
— В рот больше не возьму этого яда… Только один глоточек, зубы прополоскать, клянусь тебе, — пробормотал он.
Клио сунула ему деньги в карман.
— Ладно, отец, иди… — После некоторого раздумья она добавила: — Пей сколько душе угодно. Какая разница!
Ей казалось, что рухнули все ее мечты.
Хараламбос с недоверием посмотрел на дочь. «Может, это ловушка? Такие ловушки люди всегда расставляют друг другу в деловом мире», — подумал он.
— Ох-ох-ох! Скорей я тебя похороню, доченька, чем… — прошептал он и поспешно вышел.
Слезы душили Клио, но она не дала им воли.
5
В то утро дядя Стелиос стоял за прилавком и читал своей жене по счетной книге, кто ему сколько должен.
— Петридис — двадцать семь девяносто… Эвталия — пятьдесят девять шестьдесят. Тьфу ты, этакая дрянь!
— И не совестно этой нахалке! — добавила лавочница.
Дядя Стелиос сердито отбросил в сторону книгу и проворчал:
— Весь квартал задолжал мне!
Очки сползли у него на кончик носа. Склонив к правому плечу свою морщинистую крысиную мордочку с хитрыми глазками, он о чем-то усиленно думал, поглядывая искоса на свою толстую супругу.
— Я извожусь, покоя не имею, а ты и твоя дочь заладили одно: английский язык, консерватория и прочие глупости… Откуда мне деньги на это брать? Что, они мне на голову сыплются? Кончила девчонка школу и пусть идет сюда, в лавку, — не слишком решительно присовокупил он.
Но лавочница, дочь министерского регистратора, придерживалась иной точки зрения на этот счет. Она выпрямилась и сложила на животе свои толстые руки.
— Евангелия будет учиться, — сухо сказала она. — Смирись с этим раз и навсегда.
— Матерь божья, — перекрестился дядя Стелиос. — Что ты болтаешь!
— В теперешнее время хорошие женихи требуют знания языков, музыки… Ты, может, воображаешь, что наша Евангелия пойдет замуж за кого-нибудь из соседей?
— Дочку Саккаса знаешь? — отдуваясь, спросил лавочник. — Клио! Ничему она не училась, да к тому же голодранка… Знаешь, кто к ней посватался?
Лицо лавочницы вытянулось от любопытства.
— Ну, кто?
Дядя Стелиос лукаво улыбнулся одними глазами. Он указал пальцем на ближайшую лавку; на свежевыкрашенной вывеске было написано: «Торговля мясом. Толстяк Яннис».
— Говорят, у него состояние больше миллиона, — сказал он, со значением покачав головой.
Жена его недовольно поморщилась.
— Кто это говорит?
— Да он сам. Он поручил Урании посватать его. Лавочник пытался прощупать, что думает его жена по поводу такого брака. У него на примете было несколько женихов из торговцев, которые согласились бы получить за Евангелией в приданое небольшую сумму наличными. Может быть, образумится наконец его зазнавшаяся дочка, которая в школе объявила всем, что отец ее «коммерсант».
Вдруг дядя Стелиос увидел в дверях лавки какого-то паренька с котомкой.
— Тебе чего, мальчик? — спросил он.
Тимиос робко переступил порог.
— Я сын Спиридулы, дядюшка. Мамка умерла…
Лавочник и его жена буквально окаменели.
— Вот тебе на! Что нам с ним делать? — проворчал себе под нос лавочник.