Илиас подошел к отцу.
— Папа, встань. Встань. Здесь наш уголок! — весь дрожа, пролепетал он.
После банкротства Хараламбоса образ жизни его семьи, основанный на старых традициях, резко изменился. Все в доме пошло по-другому. Мариго понадобилось немало времени, чтобы снова заставить своих домочадцев хоть немного уважать неписаные законы семейной жизни. Но все уже делалось тут из-под палки. Радость, которую испытывала прежде эта семья, запершись в стенах своей квартиры, исчезла навсегда.
Долгое время Илиас возвращался домой очень поздно, и никто не решался сделать ему замечание…
Взгляд Илиаса остановился на матери.
— Клянусь, ты слепая, совсем слепая! Чего ты бьешься столько лет? Прошлого не воротишь… Мы уже отпочковались. Тебе хочется увидеть всех нас самостоятельными людьми, хорошо устроившимися в жизни. Об этом мечтаешь ты, об этом молишь бога. А зачем?
— Что же мне еще остается, Илиас, когда рухнуло все? Ведь у меня впереди только могила, — ответила она в раздумье.
— Глупая ты, — спокойно сказал Илиас. — В наше время в жизни есть лишь одна стоящая вещь — это деньги, много денег. Здесь у нас все трещит по швам. День работаешь, а три дня сидишь сложа руки. Есть такие страны, где человек со смекалкой легко может делать деньги. Черт подери эту военную службу, а то завтра же я бы отчалил отсюда, — закончил он, выходя из комнаты.
Когда Илиас ушел, она машинально достала из кармана старую фотографию. При взгляде на снимок Мариго охватило странное чувство, словно смерть стояла у нее за спиной. А на этой фотографии, дрожавшей в ее руке, было запечатлено надолго какое-то мгновение жизни.
«Какие милые, простодушные личики у ребят! — думала Мариго. — Бедный Хараламбос, как он следил когда-то за своей прической… Почему Никос совсем не похож на Илиаса? Никос ходит каждый день на работу, вовремя возвращается домой, не гуляет по ночам, заботится обо всех, не сорит деньгами. На фотографии запечатлен один краткий миг, а жизнь бежит своим чередом. Все меняется. К чему мы идем? Осколки незаметно не склеишь. Илиас прав…» — Она рассеянно посмотрела на потрескавшиеся стены.
7
Раздался стук в дверь. Мариго увидела, что Клио впустила в дом какого-то незнакомого человека, и подошла узнать, что ему надо.
Незнакомец сухо пробормотал «добрый день» и равнодушно оглядел комнату. Он был небольшого роста, круглолицый, с губ его почти не сходила неприятная усмешка. Толстые стекла очков, увеличивавшие зрачки, придавали какую-то отчужденность его взгляду.
— Кто вам нужен? — спросила Мариго.
— Я из асфалии, — ответил он. — Хотел бы получить кое-какие сведения.
Он сел на стул, достал из портфеля какие-то бумаги и некоторое время молча изучал их.
Мариго в недоумении переглянулась с дочерью. Они обе и не предполагали, что этот немолодой человек с усталым лицом был одним из лучших сыщиков асфалии.
Мужчина продолжал просматривать бумаги, делая в них пометки карандашом, и Клио готова была поклясться, что бедняга окончательно запутался.
Люди, прошедшие через руки этого сыщика в 1936 году, когда диктатор Метаксас распустил все рабочие организации, прозвали его Свистком за то, что он дышал иногда с легким присвистом. Это было, наверно, единственное проявление его гнева, потому что по непроницаемому лицу этого человека ничего нельзя было прочесть.
Свисток уставился на Мариго своими близорукими глазами.
— Так что же, значит, мы сочувствуем большевикам, а? — спросил он внезапно.
— Господи помилуй! Да что вы говорите! — воскликнула перепуганная Мариго.
На губах сыщика опять заиграла неприятная усмешка. Он не придал никакого значения словам Мариго, у него и так не было оснований сомневаться в благонамеренности семьи Саккасов. Он явился сюда с другой целью. Ему надо было получить сведения о рабочем, жившем в том же дворе.
Эти женщины, безусловно, кое-что знают, рассуждал он. Некоторые ничтожные детали могут навести асфалию на след, хотя из-за дружеских связей, ссор, симпатии и антипатий, возникающих между соседями, дело подчас получает одностороннее освещение и следствие сбивается с верного пути.
Поэтому Свисток любил застать людей врасплох, чтобы вырвать у них нужные сведения.
Мариго стояла совершенно растерянная и испуганно крестилась.
— Вы давно живете в этом доме? — спросил сыщик.
— Пятнадцать лет, с двадцать четвертого года…
Свисток не спешил. Дело было серьезное. Всю асфалию подняли на ноги, как только стало известно, что рабочие фармацевтического завода собираются объявить забастовку. Забастовка эта не была стихийной, ее подготовляли заранее.