— Я очень боялась, как бы ты не проговорилась, какие книги Никос читает, — сказала Мариго дочери. Обернувшись, она увидела, что Клио, страшно бледная, продолжает стоять, прижавшись к стене. У Мариго вырвалось невольно: — Ты что, любишь Сарантиса?
Девушка не сразу ответила. Тяжело дыша, подошла она к матери, губы ее дрожали, казалось, она сейчас закричит.
— Ты с ума сошла, — злобно прошипела Клио.
8
Химико-фармацевтический завод «Аспис А. Э.» был построен на окраине города.
В прежние годы здесь не было жилых домов. Виноградники, огороды, сады тянулись за рабочим предместьем столицы до самого холма. Но город расплывался, как чернильная клякса на промокательной бумаге. Его облик, ритм жизни менялись. На месте огородов вырастали заводы; пустыри застраивались, оглашались криками детворы. С каждым днем прибывало рабочего люда. Наступила новая пора.
Теперь, лепясь друг к другу, до холма уже доходили домишки рабочего предместья. Площади, улицы, переулки наводнило новое поколение людей, порожденных любовью, нищетой и фабричной копотью.
Лишь кое-где попадались случайно забытые агава, старое миндальное дерево, обмазанная глиной ограда, и, глядя на них, заводской сторож дед Параскевас вспоминал свои молодые годы, когда его осел, нагруженный цветной капустой, упирался головой в экипаж Трикуписа {[1]}, не желая идти дальше.
Стоя у ворот фармацевтического завода и дрожа от холода, дед Параскевас думал о том, как погано жить на свете.
— Чуть не десять лет обещают поставить тебя у дверей директорского кабинета, чтобы ты не трясся от холода, да все забывают. Забывчивый народ! Теперь народ такой забывчивый! Поэтому и бог показал нам кукиш, — ворчал он себе под нос и искоса поглядывал на полицейских, застывших против ворот. — Гм! Расплодилось их, что муравьев, — пробормотал он.
Чтобы согреться, он стал маршировать вдоль ограды. «Когда тебе перевалило за восемьдесят, и в шерстяных носках зябнут ноги, сколько пар ни напяль», — думал сторож.
— Эй, паренек, не найдется у тебя хоть чинарик? — обратился он к проходившему мимо Никосу.
Тот дал старику сигарету.
— Ветреный денек, — сказал дед Параскевас.
— Здорово пробирает, дед.
— Мы, старые люди, знаешь, что говорим? Если ты не можешь впиться зубами в руку, поцелуй ее. Как-то в двадцать третьем году…
Он только тут заметил, что Никоса и след простыл. И сторож принялся опять маршировать вдоль ограды…
Рабочие разошлись по цехам, и во дворе уже почти никого не было. Перед складом стояло несколько грузовиков. Вот-вот должен был раздаться привычный гул машин. Остановившись под навесом, Сарантис разговаривал с одним пожилым рабочим. Ветер шевелил волосы на голове Сарантиса.
— Ты что, заложил, что ли, свою кепку? — весело крикнул ему Никос.
— Эй! Поди-ка сюда, дело есть, — подозвал его Сарантис.
— Штраф боюсь заработать, уже времени много!
Но Никос все же подошел к навесу.
— …раз и другие, как ты сказал, согласны… — услышал он слова пожилого рабочего.
— Мы все обсудим подробно, дядя Антонис…
— Тогда учти и меня… Ну ладно, я пошел. Будь здоров. — И пожилой рабочий поспешил в цех.
У Сарантиса сейчас было необыкновенно энергичное лицо. Без кепки он выглядел гораздо моложе. Несколько секунд стоял он молча, точно обдумывал что-то, а потом, взяв Никоса под руку, обратился к нему:
— Послушай, ты сейчас увидишься с дядей Костасом, так спроси его, что он решил.
— По поводу чего? — осведомился Никос.
— Вчера вечером я говорил с ним об одном деле. — Сарантис немного помолчал, продолжая сосредоточенно обдумывать что-то. — Замок в двери главного здания должен быть надежным. Иногда рабочим приходится запираться изнутри, — прибавил он загадочно.
Никос побледнел. Последние дни после волнений на заводе он жил в постоянном напряжении, а теперь почувствовал, что близится час его боевого крещения. Чтобы скрыть свое возбуждение, он напустил на себя необычайную серьезность.
Сарантис улыбнулся, сделав вид, что не понимает переживаний приятеля.
— Вы с дядей Костасом целый день ходите по цехам. Поэтому вам легче это проверить.
1
Харнлаоо Трикупис (1832–1896) — в период между 1875 и 1895 гг. неоднократно был премьер-министром. —