Полковник смотрел на старьевщика.
— Всего лишь восемьдесят драхм!..
Хозяин лавки достал из кармана пачку новеньких, хрустящих ассигнаций и, отсчитав четыре, бросил их на прилавок.
— Прибавьте еще хоть немного, — пробормотал Перакис.
— Ох! Надоели вы мне! Берите, голубчик, сколько дают, и убирайтесь подобру-поздорову! — закричал старьевщик, засовывая пачку денег обратно в карман.
Полковник долго смотрел на свою шпагу, валявшуюся на диване с потертой бархатной обивкой. Потом дрожащей рукой взял деньги.
— Вы правильно сделали, заплатив так мало. Ведь вы цените только золото на рукоятке.
— Н-да! А вы хотели бы получить с меня за турецкие шаровары, располосованные этой шпагой во времена моего дедушки? — выпалил старьевщик и сам засмеялся своей остроте.
Полковник молча положил деньги в карман и вышел из лавки.
4
На окраине города спекулянты выстроили целый ряд палаток и торговали продовольствием. В представлении изголодавшихся мещан все жалкие лачуги были разбойничьими притонами. Им казалось, что тысячи людей, которые жили в трущобах и тяжелым трудом добывали себе кусок хлеба на фабриках и заводах, хотя и ходили в грязных лохмотьях, были сыты и неплохо устроены в жизни. Полковник презирал весь этот муравейник, даже на детей не мог смотреть без отвращения…
Перакис шел по грязным улочкам. Крики и шум раздражали его. Но он должен был пройти через этот омерзительный рынок, другого пути не было. Почувствовав страшное искушение, он ускорил шаг.
Во внутреннем кармане пиджака у него лежало восемьдесят драхм, всего-навсего четыре хрустящие бумажки. Банк ежедневно пускал в обращение несметное число таких ассигнаций.
При мысли о проданной шпаге у него сжималось сердце. Словно прервался ход истории. Словно превратилась в руины вся страна, все, что было создано ценой крови и многих жертв.
Конечно, эта война, сметая все до основания, не шла ни в какое сравнение с другими войнами.
— Хлеб нужен, сударь? — окликнул его какой-то спекулянт.
— Есть чечевица, экстра, прима, гут, — обратился к нему другой.
— Лепешки — чистый мед! — выкрикивал мальчишка, стоявший с подносом, полным лепешек.
Полковник еле плелся. От подагры покалывало в коленях. Ребятишки, как пчелы, кружились вокруг него. Они жевали изюм, кожуру от фруктов, вместе с кошками рылись в помойках. Стоило прохожему чуть зазеваться, как они вырывали у него из рук буханку хлеба и пускались наутек.
Спекулянты тянули полковника за рукав.
— Экстра, прима, гут!
Перакис, огорченный продажей шпаги, мечтал о вкусно приготовленном фасолевом супе. И это было для него самым унизительным.
После поражения греческой армии Аристидис Перакис почти не выходил из дому. Даже на площади Синтагма, где он раньше изредка встречался со своими приятелями, тоже военными в отставке, он не был почти целый год. Он страдал от подагры и обертывал колени кусками фланели.
Полковник бродил по комнатам и сердито ворчал. Он готов был придраться к чему угодно, например к тому, что запылилась мебель. Проведя пальцами по буфету и стульям, он подносил руку к лицу Каллиопы.
— Вот полюбуйся! И не говори, что во всем виноваты мои нервы! — кричал он, задыхаясь от ярости.
— Пожалей меня, Аристидис. Ты меня с ума сведешь, — лепетала, чуть не плача, его жена.
Такие сцены происходили в доме Перакиса чуть ли не каждый день…
Какой-то жуликоватый тип, маленький и щуплый, в кепке набекрень показал полковнику горсть фасоли.
— Товар — высший сорт… Отвесим кило, дяденька? — спросил он.
Такое обращение вывело полковника из себя, но зато он сразу отвлекся от своих грустных мыслей.
— Иди к черту, шельма. Нет, мы лучше будем есть пустую похлебку. Деньги нужны сыну.
Вернувшись домой, он заперся в столовой. Достал из кармана деньги, завернул их в чистый лист бумаги и с двух сторон заколол скрепками. Потом он отыскал карандаш и вывел на пакете большими ровными буквами: «Георгосу для уплаты в университет».
Полковник устало сел в кресло. Но на лице его сияла довольная улыбка.
5
Холодная зимняя ночь опустилась на спящее предместье. По улицам ходил патруль. Пьяные солдаты, патрульные, рассредоточивались между домами и стреляли не целясь из-за угла. Облавы, аресты, убийства, казни… Все это стало делом обычным, каждый день обсуждалось, пугало людей, но никого уже не удивляло.