— Да… До рассвета.
— Улицы рано оживают.
— У тебя есть еще патроны? — спросила девушка.
— Пять-шесть…
Элени огляделась по сторонам.
Взошла луна. Лужайка, дворы, ближние и дальние дома — все было омыто ее светом.
Элени подтолкнула Георгоса локтем.
— Видишь вон тот двор с деревом? — спросила она, указывая дулом пистолета на дерево, высившееся впереди. — Если здесь нельзя будет оставаться, мы переберемся туда. Там живет моя сестра.
— А почему нам не пойти к ней сейчас же? В доме безопасней.
— Нет, лучше не надо, — резко сказала она.
Элени и Георгос сидели, прислонившись к ограде, прячась в ее тени. Они даже не чувствовали холода.
«Наконец-то мы вместе, и на этот раз она не примется за свое «первое, второе», — подумал Георгос с невольной улыбкой.
— За что же ты ее не любишь? — спросил он вдруг.
— Кого?
— Свою сестру.
— Да так… — протянула Элени. И они замолчали.
Элени предпочитала поменьше разговаривать с Георгосом. Во-первых, ее раздражало, что он носил галстук. Во-вторых, насколько она знала, он придерживался идеалистических взглядов на многие вопросы, особенно идеализировал он женщин. В-третьих, когда она говорила ему о серьезных вещах, он глядел на нее влюбленными глазами (она, правда, не была в этом до конца уверена, и ее мучили сомнения). В-четвертых, она кажется, любила его, и это было самое скверное…
В последнем она убедилась, когда Георгос однажды не пришел на обычное свидание, и от волнения сердце ее готово было выскочить из груди. Значит, поэтому не разрешила она Сарантису выделить для Георгоса отдельный отряд? Значит, она хотела, чтобы он был всегда рядом с ней?
Элени сама себя обманывала, уговаривая, что Георгос — закоренелый мещанин и она должна помочь ему преодолеть свои слабости…
— Я понял, что ты не любишь сестру, — сказал Георгос.
— С чего ты взял?
— По твоему тону понял.
— Как-то раз я попросила ее спрятать одного человека у нее в доме. Знаешь, что она мне ответила? Что предпочитает увидеть его на виселице… Раскричалась, закатила истерику… Нет, больше никогда в жизни не постучу я к ней в дверь, — решительно проговорила Элени.
Георгос повернулся к ней. Его лицо выражало сочувствие.
— Есть у тебя еще сестры и братья? — спросил он.
— Братья есть.
— А родители?
— Только мать.
Их окружала ночная тишина. Из другого квартала доносились шаги отдельных патрульных. Радиоприемники всего мира передавали последние известия с фронтов войны. Вчера за холмом расстреляли еще двадцать человек.
Элени и Георгос сидели рядом, касаясь друг друга локтями, плечами. Если бы не соседний дом с террасой, превращенной в комнатку, то луна и их залила бы своим мягким светом. Но теперь они прятались в тени дома, простиравшейся до самой ограды.
Элени рассказывала Георгосу о своей матери, об Илиасе, который еще не вышел из госпиталя, о Никосе, который в прошлом году неожиданно женился на девушке со своего завода, каждый день ждал ареста и, в конце концов, ушел в партизаны…
— Он так и не видел своего сына. Зато для мамы утешение нянчить его. Но лучше бы Никос и Георгия дождались конца войны, — добавила она.
— Нет. Ведь могло случиться… — Он хотел сказать, что Никос мог погибнуть, не узнав даже короткого счастья, но смущенно замолчал.
Элени, повернув голову, внимательно посмотрела на него.
— Никос — мой брат, и я его хорошо знаю. Думаешь, у него оставалось время для любви и всяких нежностей?.. Столько ответственных дел, всяких обязанностей… У Никоса не было ни минуты свободной… Вот что значит истинный борец. Когда он в первый раз привел Георгию в дом, и очень удивилась. От любви в наши дни один только вред.
— Почему же? — засмеявшись, поинтересовался Георгос.
— Так я считаю, — упрямо сказала она. — Ты мещанин, поэтому тебя трогают всякие романтические истории. Тебе когда-нибудь приходилось зарабатывать себе на хлеб? Дай бог здоровья твоему отцу, полковнику…
У Георгоса чуть не вырвалось, что она говорит глупости. Но внезапно промелькнувшая мысль развеселила его.
— А откуда ты знаешь, что отец мой — полковник? — спросил он с лукавой улыбкой?
Девушка смутилась. Если бы на нее упал сейчас лунный свет, то стало бы видно, как зарделись ее щеки.
— Так написано на табличке, на дверях твоего дома, — пролепетала она.
Впервые коснулась Элени их прежних утренних встреч. После этого беседа их сразу стала непринужденней. Лица юноши и девушки просветлели.