Я прислушалась к разговору.
– …не обращайте внимания, – махнул рукой Ступицын. – Это мои охранники. Вероника, вы очень интересно рассказываете про свои монеты, однако должен вам сказать… – он почему-то замолчал. Словно вслушивался в звуки, доносящиеся с улицы.
– Что?
Хозяин кабинета вспомнил о гостье, и довершил фразу:
– Что я пригласил вас не для этого. Признаться, вы облегчили мне задачу. Я думал, вы явитесь с родителями, начнётся морока. Что-то придумывать, изворачиваться. Конечно, сейчас я мог бы отпустить ваших сестёр. И, наверное, так бы и сделал. Ведь нужны мне лишь вы. Но…
– Что это значит? – резко спросила я. Ника и Варька сидели с удивлёнными лицами и открытыми ртами.
– Что вы останетесь здесь! – так же резко ответил Ступицын и ещё зачем-то стукнул кулаком по столу. Было похоже, что он внутренне весьма радовался чему-то своему и по столу стучал, отвечая благим мыслям. – В Москве.
Мои сёстры медленно поднялись из-за стола, не отрывая глаз от хозяина кабинета, и робко приблизились ко мне, встав по обе стороны.
– Но зачем я вам? – тихо поинтересовалась Ника.
– Долгая история, – Ступицын тоже поднялся. – Расскажу её в другом месте. – И обратился к телохранителям: – Машина готова?
Один из них коротко кивнул.
– Всё готово.
Мы принялись нервно оглядываться по сторонам. Я спиной почуяла, что громилы подошли ближе. С надеждой посмотрела в окно и услышала голос:
– Даже не думай.
Тут с обречённостью я поняла, что сейчас нас скрутят, бросят в машину и куда-то увезут. Возможно, нам заткнут рты, и мы не сможем кричать. А если и сможем – на улочке почти никого нет. Но тут из приёмной донёсся какой-то шум. Голоса. Вскрикнула девица.
– Что такое? – напрягся Ступицын.
Дверь распахнулась, и в кабинете появилось несколько мужчин. Выглядели они не менее серьёзно, чем охранники владельца русалочьего сердца.
– Осип, – с притворным добродушием обратился один из гостей к Ступицыну, – а я тебя всё ищу. Прям ноги в кровь сбил.
– Герман, – тот смертельно побледнел, – я всё тебе верну. У меня скоро появятся деньги. Я уже и ключ нашёл. Герман…
– Конечно, вернёшь! А для чего я, по-твоему, сюда приехал?
Я сообразила, что надо оттащить девчонок к окну. Потом поняла, что дверь ближе. Пусть взрослые дядьки решают свои проблемы, лишь бы про нас все забыли. Но оказалось, что ни к окну, ни к двери не подойти. Как-то много очень дядек-то… и мы втроём прижались к разрисованной в морские цвета арочной двери.
– Надо выбираться, – шепнула я Нике, – двигайся к выходу.
Ступицын в это время продолжал объясняться:
– Герман, я почти отыскал своё наследство. Скоро у меня появится достаточно денег, чтобы расплатиться с тобой…
– Двигайся, – подтолкнула я Нику.
– Зачем? – шёпотом поинтересовалась та, и я с ужасом заметила, что сестра, не глядя, рисует за спиной проход. Колечко на пальце Ники тоже фамильное, только она не любит им пользоваться. Слишком сильно нагревается.
– Нельзя, – прошипела я ей на ухо. – Уходим по-человечески.
Но Ника не поняла, а я не успела растолковать. За её спиной возникла кривая дверь, тут же распахнулась, и сестрёнка повалилась спиной вперёд в появившуюся темноту.
– Стой! – закричала я и бросилась следом. За мною Варька.
– Держи их! – услышала я голос Ступицына, а потом дверь захлопнулась.
Большинство ходоков создают двери, которые открываются на себя. Меньшая часть открывает их от себя. И уж совсем немногие могут делать и то и другое, и вообще сотворить иногда вместо двери шторку, как Ника. У кого-то получаются только двери-купе, у кого-то только люки. Другие в состоянии сотворить лишь щель в заборе, отодвинул доску и иди, хоть никакого забора и доски нет и в помине. Сложные двери выходят лишь в результате совместных усилий. Об этом нам рассказали после той истории с вертящимися воротами супермаркета на стене привратницкой избушки. Сейчас сестрёнка намеренно нарисовала дверь, на какую едва надави и исчезнешь внутри. Однако она кое-чего не знала и потому не смогла учесть очень важный нюанс. Ведь это я оглядывалась по сторонам, пытаясь анализировать ситуацию.