Или не подняло…
Сразу за дверью в подвал уходили ступеньки. Окончание лестницы не получалось разглядеть, не хватало света фонарика. Глубоко слишком. Тихон двинулся первым, за ним вытянулась цепочка остальных. Подвал дышал холодом, но не уличным морозцем, а конкретным задубением, пробирающим до костей. Все спускались в тишине, только звуки шагов отдавались от сводов и множились в темноте. Внизу оказалась площадка настолько унылая и невыразительная, что ей подошёл бы эпитет «никакая». Серая плитка под ногами, серая плитка на стенах, покрытых инеем.
– Как же это мы сюда без термометра спустились, – поёжилась я, – прям вечная мерзлота.
Сказала я глупость, конечно, но уж очень хотелось нарушить замороженное молчание.
– Зато здесь можно хорошо сохраниться, – проговорила Вика, и от её голоса, наводящего на мысли о звенящих сосульках, стало ещё холоднее. Странно, что сначала Виталик дал ей роль живой сестры Никиты. Роль мёртвой Вике куда больше подходила. Хотя для того, чтобы сестре стать мёртвой, сперва следовало побыть живой.
Тихон заглянул под лестницу, отправил туда на разведку свет фонарика, а затем сказал:
– Туда.
Собственно, выбирать не приходилось. Единственный ход с площадки вёл именно под лестницу и дальше куда-то вглубь. Просто мы не сразу его заметили. Спрятался хорошо. Я взглянула на Варьку. Она выглядела так, словно ощущала себя неуютно. Ещё бы, какой уют. Я тут недавно хоть в колодец скакнула, а Варька, пусть и выглядела жуть какой воинственной, вообще никуда никогда не совалась. Разве что в Москву с нами, но ей та беготня по городам и джунглям удовольствия не доставила. Варьке бабушка Сте-Сте всегда твердила, что надо быть аккуратной и осторожной. А она побаивалась свою бабушку. Впрочем, в последнее время я стала замечать, что интерес в моей подруге к приключениям просыпается, а ещё желание идти против старших.
Варька заметила мой взгляд, встряхнулась и приобрела вид: «Как же, останусь я дома, когда тут такое!»
Мы шли по узкому ходу гуськом. Самому высокому из нас, Тихону, приходилось немного пригибать голову, ибо сводчатый потолок давил.
– Места мало, – для чего-то озвучил истину Макс.
Рукава болоньевых пуховиков касались стен, оттого нашу компанию сопровождали шаркающие звуки.
– А каким, по-твоему, должен быть тайный ход из крепости? – спросила Вика. – Представь, наверху осада, враг вот-вот прорвётся внутрь. А ты – князь и собираешься сохранить себя для народа. Или не для народа, а для себя любимого. И уходишь потайным путём. Комфорт здесь не важен, поверь мне.
Вика часто повторяла «поверь мне». В такие моменты я сомневалась, что хочу верить, но всё равно верила.
Ход тянулся недолго и привёл нас в небольшое помещение, также заставленное бочками. Бочки казались гораздо старше тех, что находились наверху, но вряд ли они достались в наследие от прошлых веков. Может, десятилетий. Должно быть, их поставили сюда предшественники нынешних кухонных рабочих. А теперешним надо бы вытащить, но лень. Или забыли просто. Я чувствовала, что скоро начну стучать зубами, такой холод здесь стоял. Вспомнился хорошо отапливаемый равнинный колодец.
– Вот вроде бы здесь всё так же, как в среднестатистическом закоулке, – сказала я, осматриваясь в свете шести фонариков, – а ощущения совсем другие. И дышится там не так.
– Хм, сравнила, – отозвалась Вика, – у закоулков совершенно иная структура. А здесь что? Обычный подвал. Чтобы попасть в закоулок, необходимо миновать грань, разделяющую реальность и запредельность. Даже если ходок переступает через запредельность, шагая из одной реальности в другую, то есть минует грань быстро, он всё равно на мгновение погружается в иное пространство. Где и дышится по-другому, и чувства работают немного иначе. Хотя Заозёрская крепость строилась с учётом недопущения пересечения с запредельностью, и здесь везде понаставлены защитные символы, всё-таки много веков – это место обитания ходоков. И пусть подвал вполне себе рядовой, запредельность может существовать совсем близко. Поверь мне.