Через несколько секунд я увидела лицо полуночной собеседницы. Диана. Надо же! Облагодетельствовала.
– Ну что? Как там съёмки? – без особого добродушия спросила Ступицынская племянница.
И чего это ей вот прямо сейчас понадобилось получить ответ на такой необязательный вопрос? Они с Анжелкой иногда интересовались, как продвигается дело, но всякий раз это происходило, когда мы случайно сталкивались в коридорах или столовой. Среди бела дня и весьма даже язвительно. А сейчас Диана спросила нормально. Да, доброта в вопросе не присутствовала (так это Диане вообще не свойственно), но и издёвки в голос она не подлила. И так странно подошла ко мне в первом часу ночи (я предположила, что уже первый), и окликнула по имени… да такого с ней отродясь не случалось. Ждала меня, что ли?.. Нужно ей чего?
Диана стояла в шерстяных носках, в бледно-жёлтой пижаме, волосы распущены по плечам, в глазах же ясно читаемое желание бухнуться спать.
– Ничего, нормально, – сухо отозвалась я. В происходящем чудился подвох, но я не пыталась понять, в чём дело. Силы все мои слабые, девичьи, отсутствовали начисто. Добраться бы до подушки.
– Слушай, – перешла Диана к делу, – ты не знаешь, моя тётя никак не связана с твоей семьёй?
Опа! А вот это уже интересно!
– Ты о чём?
– Понимаешь, она за эти дни мне не один раз вопросы задавала. Про тебя, про Веронику, про Воронцовых вообще, а почему ей твоя семья так интересна, не говорит.
– Не знаю, – с замиранием произнесла я, – а о чём именно она спрашивала?
– А теперь… – Диана пропустила вопрос мимо ушей, – а теперь она и вовсе сидит у себя в комнате и чай пьёт, а нас с Анжелкой спать отправила.
Комната, где жили Диана и Анжелка, находилась на том же этаже, что и наша с девчонками, только в самом конце коридора.
– Хм-м, – выдавила я, недоумевая, чего же хочет услышать от меня Ступицынская осведомительница. Надо ведь полагать, что она понарассказала и про меня, и про Нику своей тётке немало! А сейчас стоит тут. Мне ещё ночных бесед не хватало.
– И ладно бы она одна чай пила, – продолжила Диана, глядя на свои ноги, – так нет, с твой сестрой разговоры разговаривает.
Меня словно подушкой по голове шарахнули.
– Чего?!
– А я не слышала, чтобы наши семьи нечто до такой степени объединяло.
Но я Диану уже не слушала. Влетела в комнату и обнаружила, что та совершенно пуста. Очаг остыл. Свет луны робко заползал в окно. Я бросилась к Никиной кровати, чтоб увериться. Не стала тратить время на зажигание свечи. Постель оставалась нерасправленной. А комната была холодной, в такой бы Ника спать и не легла. С этими съёмками я совсем забыла про сестрёнку. Она, конечно, могла засидеться в комнате у подружек. Они там всякие истории друг другу рассказывают и тайнами своими сокровенными делятся, но чего бы тогда Диане горевать, что тётушка не с ней чаи полуночные гоняет. Вот Ника! Предупреждала же я её!
Я выбежала обратно в коридор. Жалобщица всё так же стояла, прислонившись плечом к стене и уставившись на свои тёпленькие носочки. Я не стала спрашивать, в какой комнате поселилась её отвратительная родственница. Решила, что на месте разберусь. Гостям полагались комнаты на четвёртом, мансардном, этаже Северного корпуса. Не так уж их было и много, комнат этих, и лишь в одной сейчас мог гореть свет.
Я бросилась к лестнице. Усталость вся провалилась в тартарары. Пока не прилетел вертолёт, никуда Катька Ступицына не денется. А что ей понадобилось в Заозёрье, я сейчас узнаю. Откровенно спрошу, в лоб. Эх, Ника, как тебе такое в голову пришло?!
Я мигом покрыла расстояние между Жилым и Северным корпусами. Стрелой пролетела через белый снежный коридор и площадку, где снималась битва, огороженную факелами, уже потухшими.
В здании свет кое-где горел. В столовой понятно почему, там вовсю суетились «киношники». Ещё в каком-то учебном кабинете, видимо, кто-то из учителей засиделся. И на четвёртом этаже. Единственное окно. Ну, жди меня, вражеский лазутчик, я иду!