Что правда, то правда. Несмотря на относительно нормальное настроение духа, мысли почему-то постоянно крутились вокруг того безумца, о тех словах и о том, что он вообще принес за собой в жизнь Шое — и думать о другом не получалось. Сердце стучало то медленно, то быстро, а дышать приходилось через раз, посему обычная пробежка далась тяжело. Даже попытки одернуть себя ни к чему не привели.
Словно он больше не мог подумать о чем-то другом.
Словно…
— Я… — на плечи будто упал огромный многотонный булыжник, отчего стоять стало невыносимо тяжело, — Не могу.
— Я вижу, — тяжело вздохнул Кагеяма, — Сегодня будешь ночевать у меня.
Удивленно приподняв брови, Хината чуть даже не споткнулся, не в силах поверить в услышанное: почему-то витала навязчивая мысль, что ему просто послышалось, однако серьезный вид друга напротив настойчиво твердил об обратном.
— У-угу, — только и сумел ответить Шое.
— Сначала зайдем к тебе и заберем вещи. Думаю, твоя мама отпустит на пару деньков? — Кагеяма задумчиво зарылся рукой в собственные волосы, — Наверняка, да.
— А твои родители не будут против? — невзначай поинтересовался Хината, опешивший от такого быстрого развития событий.
— Однозначно. Тем более, через два дня они уезжают на месяц отдыхать.
И Хинате почему-то стало неудобно.
Через чур заботящийся о нем Кагеяма выглядел до нельзя странно — Шое привык получать от него подзатыльники, пинки, взбучки, оскорбления, но никак не волнение и желание помочь. И это было очень необычно. Настолько, что от удивления приходиться постоянно молчать и прокручивать эти моменты у себя в голове — действительно он все понял так, как оно надо? А может что-то послышалось? Или следует читать между строк?
— Х-хорошо, — и вновь вздохнул. Как же ему надоел собственный голос, вечно предающий в подобных ситуациях — каким образом заставить его не дрожать?
— Вот и отлично.
***
Тело трясло до невозможности сильно, воздуха категорически не хватало, а сердце в панике билось о ребра с такой силой, что перед глазами запрыгали черные точки. Хината не мог понять, как поступить и чем помочь, если тело не слушалось, а пальцы цеплялись за мастерку Кагеямы словно как за спасательный круг.
Вокруг них была лишь темнота, а впереди тот безумец, преградивший им путь по дороге к дому Шое — он не улыбался как тогда, однако горящие в ярости глаза вносили ясность: просто так не уйдет. И почему именно сейчас? Ведь изначально внутри горела надежда, что сегодня все обойдется без происшествий, а теперь она тлела, медленно превращаясь в пепел. Оттого даже душа болела.
Хината действительно не знал, что бы делал один.
Кагеяма держался уверенно. Его тело не дрожало, лицо было очень серьезным, а руки периодически сжимались в кулаки, и оттого Шое поджал под себя плечи и подошел еще ближе, уткнувшись носом в широкую спину — у него не было сил вновь переживать те ужасные моменты. Он не хотел смотреть вперед. Слишком… страшно? Больно? Невозможно?
Черт.
И как Кагеяме удается быть таким сильным?
— Эта канарейка моя, — голос неприятно заскрипел в ушах, заставляя Хинату прижаться к теплой спине еще ближе. В глазах невольно начал всплывать тот самый вечер, когда его припечатали к асфальту — и ноги подкосились. Когда этот безумец прекратит? Когда поймет? Когда уймется?
Когда? Когда? Когда?
Шое… так устал.
— Слышишь ты, — вдруг слишком грубо начал Тобио, — Какого черта тебе надо от Хинаты?
Молчание показалось Шое очень жутким. Он не имел понятия, что сейчас чувствует сам Кагеяма и охватывает ли его страх, пронзающий до самых костей?
— Кагеяма… — тихо шепнул Шое, —… Будь осторожен.
То ли слишком широкое воображение сыграло злую шутку, то ли он действительно почувствовал каким-то задним местом — неожиданно повеяло опасностью. Где-то в голове билось осознание, что пора немедленно уходить отсюда, спрятаться, исчезнуть, да хоть провалиться, но не находиться тут. Не стоять перед этим безумцем и не выяснять отношения, однако Хината не мог вымолвить и слова, чтобы хоть как-то повлиять на ситуацию.
Бесполезный.
Трусливый.
Черт возьми. Совершенно никчемный.
— Если тебе нечего сказать, — невозмутимо решил продолжить Тобио, — То пошел вон отсюда. Еще раз увижу — измельчу на фарш.
Молчание вновь послужило ответом, и Хината не на шутку разволновался.
Он знал, что сейчас что-то произойдет.
Просто знал.
========== Глава VII — Тонкости недопонимания ==========
У Хинаты тряслись поджилки, оттого стоять с каждой минутой становилось все сложнее. Единственное, что препятствовало оказаться на холодном и грязном асфальте — теплая спина Кагеямы, внушающая защиту и скрывающая от таких пронзающих безумных глаз парня, что стоял и не близко, и не далеко, вводя в некое недоумение. Ни один из них не мог предположить возможное развитие и последствие их нелепого разговора. Хотя, скорее всего, монолога — Тобио будто бы сам себе задал тот вопрос. И оттого медленно приходил в ярость.
Если быть предельно честным и искренним, то Шое уже не мог понять: правильно ли он поступил? Складывалось ощущение, что уж лучше бы все остались в неведении, ибо напряженная и очень устрашающая атмосфера вокруг не внушала ничего хорошего. Хината очень сильно переживал за Кагеяму, и боялся, что безумец может как-то ему навредить. Из-за этого все внутри сжималось — ведь так не хотелось, чтобы страдали дорогие сердцу люди. Особенно по его вине.
Однако теперь уже нельзя было делать шаг назад. Слишком поздно. Если бы изначально он не поддался совести и не положился на друга, то сейчас бы ничего такого не происходило, — хотя… он же не может знать наверняка? Возможно, сейчас он был бы тут совершенно один, не имея возможности вот так вот стоять, полностью полагаясь на силу друга. Или не так?…
Господи, как он запутался. Он был и рад, и опечален, что сейчас с ним Кагеяма. В нем боролись совесть и страх, сила и слабость, сердце и мозг — и он не мог никак точно ответить сам себе, что, в конце концов, все-таки побеждает. Он не мог понять, чего вообще сейчас хочет.
Разве не смешно?
Смешно.
Очень.
Но почему-то смех застрял где-то в горле. Хотелось просто закашлять, пытаясь избавиться от этого мерзкого ощущения, но он был не в силах даже нормально вздохнуть — и о чем еще можно тут говорить? Страх, сковавший его тело, не позволял сделать что-то еще, более весомое и смелое, а посему оставалось лишь бессмысленно хватать ртом спасительный воздух, отчитывая себя за безучастность.
Хотелось помочь. Однозначно. Встать рядом с Кагеямой, выпятить грудь, упереть руки в бока и отстоять свою точку зрения, свои убеждения и свое нежелание участвовать во всем это, а потом гордо удалиться в сторону дома, пожелав безумцу быть там, где ему положено — в дурдоме. Но почему-то сейчас обездвижено стоит за широкой спиной, прячась и пытаясь стать незаметным, почему-то сейчас он не может выразить свое негодование и вежливо попросить отстать — вместо него этим занялся Тобио.
Шое абсолютно ничего не может сейчас сделать, за что ненавидел себя в этот момент. Настолько сильно, что хотел просто закричать во весь голос — он просто был не в силах смириться с этим, не в силах принять то, что на данный момент не имеет и шанса выстоять против этого безумца. Ему не дано делать лицо, как у преступника или высказывать в саркастическом презрении свое мнение — не дано. Он умеет лишь прыгать. Он умеет лишь летать.
А сейчас и этого лишают. Насильно хотят отрубить крылья, растоптать мечту и надеть электрический ошейник, чтобы больше никогда не помышлял о свободе. И разве… это правильно? — определенно: нет.
Кагеяма, будто чувствуя, сейчас пытается отвоевать его желания, надежду и мечту, и оттого Хината чувствовал себя еще более отвратительно. Потому что не он борется за свое… а Тобио. Он безмерно благодарен, однако хотел сам… себе помочь.
Но не мог.
Трус…
… и тут безумец внезапно рассмеялся, заставляя вздрогнуть всем телом и настолько сильно прижаться к чужой спине, что даже послышался хруст костей: то ли его, то ли Кагеямы. Противный голос неприятно заскрипел в ушах — такое же чувство было от скрипа доски, когда по ней проводили слишком жестким мелом или ногтями — вынуждая мурашки пройтись по всему телу несколько раз подряд.