Интересно, а что значит слово «любимый»? Это тот, кого любят, да? Что вкладывается в это понятие? Смесь каких чувств? И имеет ли Хината право говорить об этом? Достаточно ли он… испытывает чувств, чтобы назвать все это любовью, а Тобио — любимым человеком. Почему-то Шое никак не мог ответить на этот вопрос. Может быть это просто он странный? Или это совершенно нормально пока еще не до конца осознавать, насколько сильно влюблен?
Оказывается, даже когда что-то взаимно — не все так легко. Казалось бы, вот, все на блюдечке, наслаждайся, однако все было намного труднее, чем он мог себе представить. Или он и на самом деле просто все усложняет? А если взглянуть на все очень просто? Что изменится?
Вновь тяжело вздохнул, Шое покачал головой и убрал руку с лица, открывая глаза и…
… сталкиваясь взглядом с чужими глазами прямо напротив его лица. Резко подскочив, Хината хотел убежать, однако его больно схватили за плечо и усадили обратно, не позволяя и двинуться с места. Сердце забилось от страха почти в ушах, а тело затрясло — ужас сковал всю душу, не позволяя быть свободной и постепенно высасывая все краски.
Он не знал, что делать. И попробовал закричать, однако его тут же больно ударили по лицу, заставляя замолчать. Внутри все похолодело от страха и оцепенело, забирая возможность двигаться.
— Скучал, канарейка?
========== Глава XII — В страхе ==========
Страх, забытый до сего момента, разрывал, казалось, всю душу, отчего с каждым мигом дышать было невозможно. Сердце замерло, словно забыло, как стучать, а тело обдало парализующим холодом. Задрожали даже губы — Хината явственно это чувствовал, но ничего не мог поделать, не в силах даже принять то, что он видел этого безумца тут. Перед собой. И от того сделать вдох казалось непосильной задачей — он попросту не помнил, что нужно для этого сделать.
Серьезно. Не помнил. Не мог вспомнить, забыв в этот миг про все — перед глазами стояла только его безумная улыбка, нацарапанные на стекле слова и тот случай, когда эти мерзкие руки пытались его потрогать. И от этих воспоминаний все ранее полученные ссадины заныли, тело передернуло и изо рта вырвалось нечто похожее на сип.
Невозможно.
Он не верит в это.
Но горящая от удара щека подтверждала реальность событий.
Почему он тут? Зачем? Зачем он вновь это делает? Для потехи? Веселья? Удовлетворения? …
… Развлечения?
Нет. Нет. Нет. Нет.
Хината в этом не может участвовать. Не может, не хочет и не желает — он бы с радостью сейчас лучше испытывал волнение перед матчем, чем ужас перед простым человеком. Таким же простым, как и все. Но почему тогда Шое так страшно? Почему перед простым безумным человеком он испытывает такие чувства?
Черт, Хината, соберись. Кагеяма. Кагеяма скоро должен прийти, поэтому нужно быть сильнее. Сильнее, смелее, увереннее. Плевать, что от страха не слушаются ноги, плевать, что хочется исчезнуть, плевать, что сердце сейчас сломает ребра — он должен.
… но что?
Вздох.
Стиснув зубы, Шое на миг зажмурил глаза, а затем громко произнес, сжимая руки в кулаки:
— Я тебя не боюсь.
Выдох.
Отвратительное лицо напротив искривилось в непонятной эмоции — выдавленные слова, казалось, сейчас начнут высмеивать, однако безумец склонил голову, протягивая противную ладонь прямо к его волосам:
— Конечно, — улыбка стала еще шире, а сердце Хинаты сбилось с ритма, — Потому что ты меня любишь.
Что? …
Нет. Нет!
Шое дернулся в сторону, ударив ладонью протянутую руку:
— Нет! — озвучил он свои мысли, судорожно прижимая руки к груди, этим пытаясь закрыться от этого безумца. Защититься. Хоть как-нибудь, — Не прикасайся! У меня есть любимый человек! Ты — не он!
Тяжелая рука больно легла на плечо, а пощечина снова обожгла щеку, и Шое закричал, начав вырываться. Он чувствовал отвращение, страх, ужас, панику, злость, тревогу — все вместе и все комом, имея лишь одно желание: быстрее увидеть Кагеяму, быстрее попасть к нему, быстрее его обнять.
Быстрее…
Когда это закончится?
Безумец вновь занес руку для удара, отчего Хината зажмурил глаза, пытаясь ударить его рукой, ногой, головой — да чем угодно — однако не мог. Крепкая хватка вдавливала в скамейку, а чужие пальцы настолько сильно сжимали плечо, что казалось: вот-вот сломает. Он никогда не был так разочарован собой, оттого слезы обожгли края глаз.
— Маленькая шлюшка, — прошипел безумец, и Шое зашевелился еще сильнее в попытке освободиться, — Любишь это, да?
Нога все-таки попала в цель — пах — и парень отшатнулся, согнувшись пополам. Не теряя и секунды драгоценного времени, Хината тут же помчался обратно в школу. Непослушные ноги путались, цеплялись о любое встречное препятствие и, казалось, даже онемели — он их не чувствовал, отчего испытывал еще больший ужас, мечтая быстрее оказаться в безопасном месте.
Легкие горели — Шое забывал правильно дышать, оттого воздуха категорически не хватало. Надо было остановиться, чтобы выровнять дыхание, однако страх не позволял даже оглянуться. Он просто должен бежать дальше. Должен не останавливаться.
… должен сбежать.
Черт.
Черт.
Почему этот безумец вновь пришел? Почему? Зачем? Для чего?
Испугать? Напомнить? …
… Забрать?
От столь противной и ужасающей мысли он начал бежать быстрее, не чувствуя теперь абсолютно ничего — уж лучше его собьет автобус, чем он окажется в лапах этого сумасшедшего парня. Его безумие настолько пугающе, что Хинате было страшно представить, что тот сделает, окажись они вдвоем в замкнутом пространстве.
Нет, он даже не хочет об этом думать. Не желает.
Не хватает смелости.
Спортзал показался спасательным кругом, и Хината буквально вломился внутрь, оглядываясь в полусумраке и понимая, что здесь никого нет. Ноги подкосились, отчего он чуть не упал, чудом устояв на месте и — чувствуя, как в ушах громко заколотилось сердце — обернулся.
И еле сдержался, чтобы не закричать.
В проеме двери стоял тот безумец.
Отшатнувшись, Хината устремился вперед — в кладовую, где хранились инструменты для уборки, как-то умудряясь не упасть. Душа внутри сжималась и металась словно мяч, отчего он не ощущал собственного тела. Все казалось настолько страшным кошмаром, что хотелось замереть и сделать все возможное, чтобы проснуться.
Однако это был не сон — который раз повторяет он сам себе. Который раз понимает, что настолько страшно не может быть во сне.
Закрыв и подперев собой дверь, Шое чудом успел ее запереть. В нее тут же ударили, отчего он не смог устоять, шумно падая на пол и глотая собственные слезы — почему тут никого нет? Где тогда Кагеяма с Дайчи? Зачем он прибежал именно сюда? Зачем загнал себя в угол? Ведь если безумец сможет к нему попасть, то… Хината сжал зубы. Нет, такого не будет.
Удар вновь оглушил, отчего все тело бросило в дрожь.
Не будет же? …
— Моя канарейка залетела в клетку? — Шое замер, даже задержав дыхание и слушая противный голос по ту сторону, от которого хотелось сбежать, провалиться сквозь землю, исчезнуть, — Канарейка очень плохо себя вела, — слезы полились с глаз с новой силой, — Канарейке нужно сломать крылья.
А сердце замерло.
И вновь удар.
— Уходи, — немо прошептал Хината, закрывая уши ладонями и зажмуривая глаза, — Пошел прочь, — он поджал под себя ноги, утыкаясь носом в колени, — Убирайся! — прокричал.
Горло засаднило, а из груди рвался хриплый кашель, который Шое пытался всеми силами сдержать, однако не смог, уже не понимая, где реальность, а где нет.
Не понимал. Внезапно обо всем забыл, медленно сходя с ума. Страх медленно поглощал разум, оставляя слезы, панику и пустоту внутри. Будто все остальное кто-то забрал, украл, высосал — и сжаться пришлось еще сильнее.
Он терял себя.
— Канарейка боится? — вкрадчивый голос был настолько близко, будто бы разделяющей их двери не было вовсе, — Обещаю, больно будет настолько, что ты навсегда забудешь, как не подчиняться своему хозяину.