И, даже если сложно принять, он не может из-за этого сосредоточиться на волейболе.
Сгинь. Сгинь.
Сгинь.
Шое хочет играть.
***
Он стоял возле кирпичного здания и смотрел прямо на Хинату прожигающим взглядом, словно был на что-то зол. Сумрак вокруг лишь подливал масла в огонь, а спасительный Кагеяма уже давно свернул в сторону своего дома — можно, конечно, было его догнать и попросить проводить до дома, однако это было бы уже слишком, да и разве Король спустится до такого подвига? И, чего уж греха таить, совсем не хотелось ударить перед ним в грязь лицом.
Разве будет нормальным догнать друга-соперника и, со взглядом испуганного котенка, попросить о помощи? Он тогда точно подумает, что Шое — самый настоящий трус, который не может решить свои проблемы сам, без вмешательства других. И тогда все будет кончено. Наверняка Кагеяма и без Хинаты понял, что что-то идет не так — его подозрительные взгляды, постоянно нахмуренные брови и внезапная молчаливость свидетельствовали о том. Посему надо было показать обратное.
Но как заставить себя искренне смеяться, улыбаться, делиться новостями и успехами, весело открывать всем планы на жизнь и упорно соперничать в маленьких поединках против Тобио, когда мысли постоянно направлены на того сумасшедшего парня, а глаза постоянно лихорадочно выискивают его вокруг? Как унять свой страх? Как управлять им?
Словно в ответ вопросу, безумец сорвался с места, ринувшись прямо к Хинате — от сковавшего ужаса подкосились ноги, тело сильно затрясло, а сердце умчалось в пятки, оставив в груди лишь саднящую пустоту — однако, вопреки всему, Шое смог отступить назад. Потом еще и еще, пока не развернулся и быстро не устремился прочь — в сторону, откуда пришел.
Казалось, что даже волосы начинают седеть от столь пронизывающего до костей страха. Сердце внутри ожило, дав о себе знать громкими учащенными стуками, словно пыталось само прорваться и сбежать, а душа будто металась из стороны в сторону, разрывая на части. Хотелось кричать. Вопить. Орать. Захлебываться собственными слезами и сорвать голос хриплыми всхлипами, но не останавливаться — это будет самым последним, что он сделает.
Ведь где-то впереди идет Кагеяма.
К черту все принципы.
К черту.
Но тяжелая рука внезапно легла на плечо, останавливая и разворачивая, отчего Хината, запутавшись в собственных ногах и оцепенев от ужаса, больно упал на асфальт, разодрав ноги и руки в кровь. Из горла вырвался вскрик, который тут же подавили мерзкой ладонью, прижавшейся к его рту, а руки больно завели за спину, отчего огромная волна страха прошлась по всему телу — что?
Нет. Нет. Нет.
Как же так?!
Его не должны были поймать! Он же самый быстрый! Он должен был сбежать! Должен был!
Кагеяма!
— Попалась, канарейка?
========== Глава II — Забыть и исчезнуть ==========
Казалось, сердце остановилось. Просто внезапно прекратило в сумасшествии биться о ребра, замедлив свой ход. Даже дыхание исчезло — он не мог сделать вдоха или выдоха, немо шевеля губами и пытаясь хоть как-то заставить себя двигаться. Пелена ужаса застелила глаза — не было слез, истерики, паники, громкого плача. Он просто осознавал, какой беспомощный в этот момент и телом, и духом, без малейшего шанса… выбраться? Двинуться? Закричать?
Хината не знал. Он лишь чувствовал, как больно ноют заведенные за спину руки, и как противный парень всем телом пытается прижаться к нему, отчего хотелось разбиться. Упасть лицом на этот гребаный асфальт и разбиться на тысячу мелких кусочков, чтобы больше никого не видеть. Чтобы больше его не видели. Зачем этот парень так поступает? Какая ему есть выгода? И чего он хочет добиться?
Страха? Боли? Ужаса?..
… Взаимности?
Каким же надо быть глупцом, чтобы так полагать — Шое лучше умрет, чем когда-либо скажет «да» этому человеку. Лучше пускай его собьет машина, переедет поезд, упадет самолет — но он никогда, ни-ког-да не сломается. Не такими методами, не через себя. Даже если ужас пробирается до самых костей, а кровь стынет в жилах, вызывая холодные и неприятные мурашки и заставляя замершее сердце разрываться от ноющей боли — никогда, ни при каких обстоятельствах.
Так почему же… он не двигается?
— Твой… — Хината непроизвольно вздрогнул, не в силах вернуть себе возможность дышать, отчего голова начинала идти кругом, а ноющая боль в груди набирала свою силу, — …Твой любимый тоже делал так?
Черт. Нет, нет, нет никакого любимого! — но Шое не мог этого сказать. Он не мог даже издать и звука, чтобы подать кому-нибудь знак. Он не хочет быть тут. Он хочет вернуть свою прошлую жизнь, когда имел возможность спокойно спать, есть, ходить по улице и полностью отдавать себя волейболу. Он хочет сейчас оказаться дома, завернуться в одеяло и больше никогда не вспоминать все это. Забыть, как страшный сон.
Очень страшный сон.
И он ни за что бы не признался, что наврал про «любимого человека».
— Маленькая шлюшка, — шепот прямо в ухо. Противная и отчего-то кажущаяся липкой рука прошлась прямо возле паха, забираясь под белую майку — желудок скрутило от отвращения, вызывая чувство рвоты. Холодная и противная ладонь гладила оголенный живот, и Хината мог поклясться, что его вывернуло бы наизнанку, если бы сегодня он хоть что-нибудь съел.
Сие мерзкое касание было сравнимо с прикосновением к нему змеиной кожи — шершавое, липкое, отвратительное и невыносимо омерзительное, вызывающее целую бурю рвущих изнутри эмоций. Хината хотел закричать, но не мог даже шевельнуть пальцем, просто оцепенев от сковавшего ужаса — будто тело отказалось его слушаться.
Однако стоило чужим грязным пальцам пройтись по его соскам, как Хината сделал первый вздох и забился в панике. Грудью он упал на грязный асфальт, ударяясь вдобавок и щекой, — боли он не чувствовал, нет. Никакая боль не сравнится с этим поглощающим его ужасом.
Он выкручивался, вырывался, пытался ударить головой, дергал захваченными в плен руками, елозил по асфальту ногами и даже несколько раз больно скользил по нему лицом, но не мог оставить попыток выбраться. Словно вырванный из земли червяк, не теряющий надежды выскользнуть из цепких пальцев.
Если Хината может двигаться — он не сдатся. Пусть тело будет ломить от усталости, а мышцы — сводить от перенапряжения. Пусть он проваляется после этого пару часов без единого движения, не в силах даже почесать собственный нос. Пусть он задохнется от одышки, но ни за что не отступит!
Даже если это выше его сил.
И…
…его сильнее прижали к холодной поверхности асфальта, буквально вдавливая — щека начинала гореть, а во рту чувствовался явный металлический привкус собственной крови — и напрочь лишая возможности вырваться. Сердце застучало в немыслимой скорости, словно обдавая ледяной водой.
Хината закричал. Так сильно, как только мог.
Мерзкая холодная ладонь тут же легла на его рот, больно сжимая, и Шое, не теряя времени, со всей силой вгрызся в кожу зубами. Прямо над ним завопили, вырывая руку, но Хината лишь сильнее сжимал челюсть, мало что понимая и чувствуя чужую отвратительную на вкус кровь; поддавшись моменту, он с удвоенной силой начал вырываться, пытаясь залететь головой прямо безумцу в челюсть — или как попадется.
То ли фортуна действительно была к нему благосклонна, то ли он хорошо старался, но парень отлетел в сторону. Сплюнув гадость у себя во рту, Шое, наспех вытерев губы о руку, тут же подорвался с места, ринувшись в сторону своего дома. Его ни капли не заботило, что он чуть не вырвал зубами кусок мяса, поддался истерике, как маленькая девчонка и позволил парню коснуться себя, главное — он смог сбежать.
Сзади раздался булькающий крик, побуждая лишь бежать быстрее и, о господи, ни за что не оглядываться. Сердце уже вырывалось изнутри, словно в безумии стуча о ребра, а воздуха категорически не хватало. Он не чувствовал ни ног, ни рук, ни, тем более, своего тела. Было страшно думать, что этот сумасшедший мог вновь погнаться за ним, вновь припечатать к асфальту и вновь… черт.