Чтобы вдруг не проболтаться.
Крутилась даже навязчивая идея составить текст, написать его на листке и заучить. Однако, если судить глубоко, наверняка со стороны он будет выглядеть очень не натурально — Кагеяма сразу же поймет, что с ним что-то не так и сломает руку.
Определенно.
Но как рассказать так, чтобы потом не жалеть?
Хината просто уверен, что не сможет вести себя как обычно. Постарается — да, но результат не будет известен, оттого на душе становилось тошно. Честное слово, он будто готовится к признанию в любви — так же нервничает, не знает, с чего начать и очень боится ответа. Даже противно от себя. Тобио же его друг.
Он сам сказал, что волнуется и хочет помочь, так почему же Шое так мнется? — пару раз вздохнув и повернувшись спиной к стене, он накрыл ладонью лицо — как же надоело бороться с собственными чувствами. Хотелось бы откинуть их назад, запереть на замок, лишить воли и ограничить в правах — и просто быть свободным. Почему бы и нет?
Свобода — лакомый кусочек для всех. А Шое свободен, когда летает. Он не думает, что будет «после» и что было «до» — в его реальности только «настоящее», только эта секунда и это мгновение, не более того. Однако сейчас он не может сделать так же — прошлое не отпускает, а будущее страшит. И сзади, и спереди на него давят — его свобода закована. И он сам закован в своем страхе.
Вокруг него лишь непроходимая Тьма. Может быть, Шое и бестолковый, но не безрассудный, а посему не собирается идти к ней навстречу — ему хорошо и так: стоять на месте, или, может, он допускает какую-то ошибку? Ведь, по сути, он никуда… не движется? А может быть, в этом его ошибка? Может, ему стоит сойти с места и пойти по встречному пути?
Но дороги же не видно.
Или все же стоять?
И что за мысли блуждают в его голове? Почему он не может избавиться от этого всего и поскорее уснуть? В конце концов, в комнате, совсем рядом, спит Тобио, и если Хината захочет, то может с легкостью упасть с кровати и сразу же оказаться в его постели, так что ему нечего сейчас бояться. Совсем-совсем нечего, но тогда почему? Неужели сего осознания мало? Чего он так трусит? Чего забивает голову всякими глупостями?
Черт.
Он устал. Сильно устал от всего этого. У него пока еще были силы бояться, убегать, прятаться, но что будет, если вдруг он их растеряет? — страшно даже представить. Наверняка из него потом сделают безвольную куклу, а когда надоест — выкинут, чтобы не мозолил глаза. Выкинут и забудут. Ведь, в принципе, кто такой Хината Шое?
Обычный человек, который хочет достичь больших высот в спорте. Ни ростом, ни силой не наделен — разве его кто-то запомнит? Его прыжки не так идеальны, он не так идеален, так на кой-черт он кому-то нужен? Трусливый и глупый мальчишка, который хочет стать вторым Маленьким гигантом? …
…внезапно противный скрип перебил все мысли.
Сердце вдруг в сумасшествии забилось о ребра, между грудью словно свернулась в неприятный ком душа, а тело пробила сильная дрожь. Дышать стало сложно. Пытаясь заглотнуть как можно больше воздуха, он лишь немо шевелил губами, походя на несчастную рыбу, вытащенную на сушу, — да не может этого быть. Нет. Ему кажется, так ведь? Он просто хочет спать, вот и чудится всякое…
Скрип повторился — протяжный, давящий на уши и очень противный. Словно по стеклу водил кто-то чем-то… железным?
Не чудится. Однозначно: не чудится!
Хинате казалось, что он сейчас либо умрет от остановки сердца, либо поседеет от сковавшего все тело ужаса. Он, наверное, все же спит? Невозможно, чтобы за окном кто-то был. Невозможно же, да? Комната же на чертовом втором этаже! Это физически невозможно…
…скрип вновь оглушил — и Шое дернулся, кидая взгляд в сторону этого ужасного звука.
И чуть не закричал.
За окном был тот безумец — глаза были широко распахнуты. Он смотрел прямо на него, словно хотел… съесть взглядом — не в эротическом смысле, а в самом, что ни на есть, прямом, отчего тело не просто дрожало, а тряслось. Удары сердца оглушали не хуже — и Шое дернулся, приподнимаясь на локтях и не совсем понимая, что хочет сделать: закричать или разбить стулом окно.
Паника подкрадывалась к мозгу широкими шагами. Хината, чего бы в этот момент ни хотел сделать, не смог больше сдвинуться с места, в ужасе смотря на парня и не смея перевести взгляд. Страшно до хруста костей. Страшно. Очень страшно. Черт.
Убирайся. Слышишь?
Хината не готов, и никогда не будет. Так что убирайся. Сгинь.
Сгинь!
Безумец, словно прочитав мысли, внезапно маниакально улыбнулся и, прислонившись к вспотевшему от дыхания окну, быстро начал водить по нем пальцем. Однако то ли получалось плохо, то ли слишком мало места, но его лицо исказила ярость — Хинату будто парализовало, он мог лишь в ужасе наблюдать — и рваными движениями он достал нож, улыбнувшись еще шире.
Сердце забилось невозможно громко. Если бы не пропал голос — Шое закричал бы. Громко, протяжно, но, главное, закричал, выплескивая весь ужас. Но, вопреки всему, лишь неотрывно смотрел вперед, не в силах хоть что-нибудь предпринять.
Он же не собирается разбить окно? Нет? Что ему надо? Зачем он тут?
Парень за окном слегка постучал стеклу костяшкой пальца, отчего все внутри похолодело — словно кровь превратилась в ледяную воду — и по телу пробежали колкие мурашки. Шое казалось, что все это никогда не закончится и превратится в вечность. Невозможную и очень страшную, ломающую кости, рвущую сердце, терзающую душу и потрошащую тело.
Нож блеснул от света луны и коснулся поверхности стекла.
Вновь протяжный скрип, давящий на уши. Что он делает? Почему не просыпается Тобио?
Черт. Черт. Черт. Черт!
Невыносимо страшно. Помогите. Он не хочет этого видеть. Он не хочет, чтобы это все происходило с ним. Не хочет. Не хочет!
Убирайся! Ему страшно. Убирайся, понял?
Но нож еще раз сверкнул, и парень его убрал, проведя уже пальцем по уже нацарапанным словам.
«Ты будешь моим».
И Хината наконец закричал.
Молниеносно скатившись с кровати, Шое упал прямо на ничего не понимающего Кагеяму, прижимаясь к нему всем телом и, даже не осознавая того, начиная истерически плакать. В мыслях была лишь пустота, а в сердце и душе застывший дикий ужас, который вдавливал вниз, лишая возможности нормально думать.
— … — Кагеяма что-то говорил. Тряс за плечи. Пытался хоть как-то привести в чувства, совсем не понимая, что и к чему, и Хината ничего не мог поделать — ему было очень страшно, перед глазами стояла та самая мерзкая улыбка и те три слова, отчего приходилось постоянно крутить головой, пытаясь избавиться от этой жуткой картины.
Но не получалось.
Не получалось!
В мыслях вдруг проскользнуло осознание, что он ни за что не сможет отвязаться от этого сумасшедшего парня.
Потому что он был везде.
========== Глава VI — Противостояние ==========
Ровно бьющееся сердце Кагеямы успокаивало. Оно будто сливалось с его, создавая какой-то особенный и душевный ритм, а теплые руки и плавно поднимающая грудь, на которой он лежал, приносили лишь умиротворение. Терзающий душу страх был где-то далеко, словно потерялся и сейчас не может найти путь обратно, а в мыслях веяла только пустота. После нескольких часов истерики, что забрала все силы, он не мог больше ничего делать.
Не менее уставший Кагеяма, который очень сильно прижимал к себе, молчал — за что Шое был предельно благодарен — и лишь изредка проводил ладонью вдоль позвоночника, словно до конца не верил, что истерика закончилась. Зайди к ним в этот момент Нацу или же мама — точно бы неправильно поняли, но почему-то неловкости между ними совсем не было. Хинате было стыдно за свой срыв, но не более. Не будь Кагеямы этой ночью тут — произошло бы нечто ужасное, а посему он еще испытывал огромную признательность.
Он никак не ожидал такого от вечно угрюмого и очень порой несдержанного Тобио. Поразительно, что он решил его успокоить, а не избить: Хината так резко упал прямо на него, да еще и с криком… и со слезами — словно девчонка, честное слово — что другой бы наверняка дал хорошего подзатыльника и отправил спать. Будет не удивительно, если к его фамилии вдруг прибавится приставка «тян», а форма станет розовой — серьезно, не удивительно.