Анолит приветливо пригласила гостей в столовую. На ужин подали картофель с жареным луком и ростбиф. Брюллов и Жуковский за этим скромным ужином чувствовали себя, как всегда, в приятной, дружественной, «своей» атмосфере.
— У вас счастливая рука, Михаил Юрьевич, — улыбаясь, промолвил Жуковский, — поэтому я предлагаю лотерею-аукцион провести у вас. Ведь к вам и высокие особы с охотой придут, у вас большой прекрасный зал. Можно будет устроить сначала концерт.
— Я и мой дом всегда к вашим услугам, вы это знаете, — склонил приветливо голову с волнистыми волосами граф Виельгорский. — Я рад буду прислужить этому делу.
— И надо как можно быстрее, как можно быстрее! — нервно заговорил Брюллов. — Портрет уже давно готовый, и наконец эта свинья, его хозяин, согласился, — он все время тянул, а теперь, когда узнал, что Василий Андреевич и вы причастны к этому, изменил политику. Надо быстрее вытащить человека с этого ярма.
— Желательно было бы, чтобы важные особы приняли участие в лотерее, — промолвил Виельгорский.
— Ну, на этот раз мне все равно в чьи руки попадет труд моих рук, — лишь бы быстрее деньги, — запальчиво сказал Брюллов.
Виельгорский и Жуковский переглянулись. Они знали, что Брюллов, несмотря на желание императора, все ж таки не начинает портрета ни с него, ни с его семьи и вообще держится независимо.
В середине апреля 1838 года в камер-фурьерском журнале дворца его величества, где велась запись всех событий и всего, что случалось за день, было записано:
«Время проводили концертом и аукционом».
И концерт, и аукцион состоялись в зале дома графа Виельгорского, на Михайловской площади.
На этом аукционе, в котором приняла участие семья царя, императрице достался портрет Василия Андреевича Жуковского работы прославленного художника Карла Брюллова.
— А вы знаете, черти б его взяли, — выругался Брюллов, — ведь императрица дала только 400 рублей, мне сказал ее секретарь. И выиграла! И теперь имеет такой портрет почти задаром.
— Вам жаль? — засмеялся Виельгорский.
— Что сделаешь! — махнул рукою Брюллов. — Я не из-за нее старался. Только пусть не записывает этих денег к своим христианским свершениям. А в конце концов важно, что деньги собраны и наконец мы освободим Шевченко.
— Это главное, — подтвердил Жуковский, — на то лотерея и аукцион. Кому как повезет.
— Все в нашей жизни, как в лотерее, — промолвил Брюллов, — да еще и аукцион. Но я рад, рад за нашего Тараса!..
Это великий день был — 22 апреля 1838 года. Накануне Сошенко получил от Жуковского записку: «Зайдите завтра в одиннадцать часов к Карлу Павловичу и ждите меня там обязательно, как бы поздно я не пришел.
В. Жуковский. Р.S. Приведите и его с собой».
Худого, побледневшего после тяжелой болезни Тараса Сошенко и Мокрицкий привели до Брюллова. Взволнованный, необычный был сегодня Великий Карл.
— Подождем Жуковского, обедать будем у меня! — сказал он.
Вскоре пришли Виельгорский, Григорович, Венецианов и Жуковский. Торжественный, необычный, как и его спутники, Жуковский поздоровался со всеми, вынул из кармана бумагу, сложенную вчетверо, и подал Тарасу.
Трясущимися руками развернул Тарас бумагу. На большом листе с печатью — двуглавым орлом — сбоку, ровным красивым канцелярским почерком было написано:
«Тысяча восемьсот тридцать восьмого года апреля двадцать второго дня, я, нижеподписавшийся, уволенный от службы гвардии полковник Павел Васильев сын Энгельгардт отпустил вечно на волю крепостного моего человека Тараса Григорьева сына Шевченко, доставшегося мне по наследству после покойного родителя моего действительного тайного советника Василия Васильевича Энгельгардта, записанного по ревизии Киевской губернии, Звенигородского уезда, в селе Кирилловке, до которого человека мне, Энгельгардту, и наследникам моим впредь дела нет и ни во что не вступаться, а волен он, Шевченко, избрать себе род жизни, какой пожелает».
После подписи Энгельгардта шли подтверждения и подписи свидетелей.
«Свидетельствую подпись руки и отпускную, данную полковником Энгельгардтом его крепостному человеку Тарасу Григорьеву сыну Шевченко, действительный статский советник и кавалер Василий Андреев сын Жуковский».
«В том же свидетельствую и подписываюсь профессор восьмого класса К. Брюллов».
«В том же свидетельствую и подписываюсь гофмейстер тайный советник Михаил Виельгорский».