Он шагнул вперед.
Она взвизгнула и перегнулась через перила, сердце остановилось, когда она увидела, как он падает… падает… приземляется. Он не шлепнулся и не свалился.
Он просто развернулся и пошел со двора с плавным изяществом и смертоносной решимостью.
Виктория делала раньше то же самой тысячи раз. Вероятно, поэтому она без лишних раздумий последовала за ним.
— Эйден, стой!
Холодный, жгучий воздух разметал волосы и мантию.
Уже падая на плоскую, твердую поверхность, он вспомнила о своей новой человеческой коже. Она взмахнула руками, пытаясь забраться обратно, но было уже поздно. Она… ударилась.
Колени задрожали от удара, и она рухнула, впечатавшись в одну из металлических решеток диска. От удара из легких вышибло воздух. Но что еще хуже, она вывихнула плечо, и боль чуть не убила ее. Несколько часов — а может, только минут — она лежала и не двигалась, дрожа от холода и шока, слезы обжигали глаза и скапливались на ресницах.
— Дура, дура, дура, — стуча зубами, повторяла она.
Хоть солнце скрылось за тучами и воздух, казалось, загустел от мороза, кожу начало покалывать, как будто она достигла вампирской старости и сгорала.
Что с ней такое? Кроме того, что с ней было в последнее время?
Гулко прозвучали шаги, и неожиданно она учуяла запах Эйдена.
Этот невероятный аромат… она принюхалась и нахмурилась. Он пах иначе.
Все так же потрясающе, но по-другому. Знакомо. Как сандаловое и хвойное деревья. Как древняя мистика с холодным и ясным сознанием, но теперь с нотками того запаха, которым пахла та человеческая девчонка.
«Я не буду ревновать».
Виктория открыла глаза, не понимая, когда успела их закрыть. Эйден склонился над ней, освещенный прорвавшимися сквозь тучи лучами света. Его лицо, как и прежде, ничего не выражало. Темные волосы упали на глаза — поразительно фиолетового цвета.
Сколько она его знала, у него были золотистые, зеленые, карие, голубые и черные глаза, но до пещеры не были фиолетовыми.
Когда он потянулся к ней, она решила, что он хочет ей помочь, и слабо, бесцветно улыбнулась.
— Спасибо.
— Я бы не благодарил на твоем месте. — Он ухватился за ее плечо, и резкая боль пронзила ее.
— Что ты…
Он вправил ей кость, и вот тут она узнала, что значит настоящая боль. Крик вырвался из самой глубины ее тела. Птицы улетели, вероятно, отчаянно желая спастись от чудовищного, пронзительного звука.
— Всегда пожалуйста, — произнес он, выпрямляясь.
Видимо, это означает «мне, правда, очень жаль, что я причинил тебе боль, любовь моя».
— В следующий раз…
— Следующего раза не будет. Ты больше не будешь прыгать с перил. Обещай мне.
— Нет, я…
— Обещай, — потребовал он.
— Перестань перебивать меня.
— Хорошо.
Он ничего больше не сказал, чем разозлил ее еще больше, и она резко спросила:
— Зачем ты прыгнул? Ты мог бы спуститься по дому. — И спасти ее от панической атаки и вывихнутого плеча.
— Так быстрее. — Она развернулся на пятках и ушел.
Опять ушел.
— Подожди.
Но ждать он не стал.
Сыпля проклятиями себе под нос, Виктория набралась сил, чтобы встать.
Колени дрожали и подгибались, но она каким-то образом нашла в себе силы выпрямиться и потащилась за Эйденом, чувствуя себя щеночком на привязи.
Плохим щеночком, который не хотел идти гулять, и которого пришлось тащить.
Эйден ни разу не оглянулся назад, чтобы убедиться, все ли с ней в порядке, или там ли она. Его безразличие было больнее, чем вывихнутое плечо, и резало ее изнутри, заставляя съеживаться. Что до него — идет она за ним или не идет — ничто не вызывало в нем эмоций.
— Зачем тебе говорить со всеми? — спросила она.
— Кое-что нужно исправить. — Он прошел к фасаду дома, поднялся вверх по ступенькам и остановился перед высокими сводчатыми дверьми. Мало кто из вампиров выходил в это время суток даже в такой туман, но те, кто слонялся по территории, в шоке заморгали при виде его, затем быстро поклонились, чтобы выразить свое почтение.
Прошла минута.
А потом еще.
— Мм, Эйден. Чтобы зайти в дом, нужно пройти в двери. Стоя здесь, ничего не добьешься.
— Я зайду. Но сначала осмотрю свои владения.
Он снова говорил, как ее отец — или как Дмитрий, ее бывший жених — и она с отвращением пожевала щеку. Она не любила ни одного из них. Прошу, пожалуйста, пусть Эйден станет прежним собой, как только действие лекарств пройдет.
А если не пройдет, что она будет делать?
Она не будет думать об этом сейчас. Она просто проживет еще один день, поможет Эйдену провести собрание, охраняя его от чего бы то ни было, и начнет беспокоиться позже, если необходимость возникнет.