Вкус, вкус, попробовать на вкус. Мантра, за которую она не винила души.
Рыча, она отпустила волосы и вцепилась в него. Все, что ей нужно было сделать, это крошечный порез. Так просто, но ногти подвели ее, как и зубы.
— Покорми.
Эйден поднырнул ниже. Очевидно, ее яремная вена стала его любимой жевательной игрушкой.
— Попробовать на ВКУС.
Она вывернулась, пытаясь укусить его снова.
— Вкус, — повторил зверь, как будто услышал и отразил ее мысль.
Они катались по полу, стремясь одержать верх. Всякий раз, когда ей удавалось отшвырнуть его, он в мгновение ока возвращался обратно. Они врезались в стены, сносили помост, взметали брызги воды из лужиц.
Кто бы не победит, он будет накормлен. А проигравшему смерть, увядание, очередное доказательство круговорота жизни. Только сильнейшие могли выжить, все остальные становились закуской. До встречи с Эйденом каждое ее действие было мотивировано этим принципом. Благодаря ему, она стала защищать тех, кто слабее ее, преодолевала свой инстинкт. Теперь она не могла сражаться. Но она хотела и должна была.
Однако, вскоре Эйден прижал ее, и на этот раз он держал ее так крепко, что она не могла высвободиться. Их тела соприкасались, а она продолжала бороться. Они сплелись. Наконец, ему удалось схватить ее за запястья и поднять над головой.
Игра окончена. Она проиграла.
Время подвести итоги. Дыхание сбилось, тело вспотело, шея пульсирует, а в голове одна только мысль: попробовать на ВКУС, попробовать на ВКУС, попробовать на ВКУС.
Да.
— Отпусти, — прорычала она.
Эйден замер над ней. Он тоже вспотел и не мог дышать. Его глаза все еще оставались алыми, но сейчас в них засверкали янтарные искорки вперемешку с красными. Янтарный, его цвет от природы. В кои-то веки Илия ошибался. Эйден все еще там и старается подчинить зверя.
На меньшее она и не рассчитывала.
Эта мысль была спасательным кругом, за который она цеплялась. Виктория сосредоточилась на дыхании: медленный вдох и выдох. Голоса, отличные от ее собственного, стали проникать в сознание.
— … чувствую себя хуже, — говорил Калеб.
Головокружение еще никогда не было таким сильным. И как только началось бесконечное перемещение, души не должны были оставаться на месте. Почему они ее не бросили?
— Сохраняйте спокойствие, — сказал Элайджа. — Ладно? Все будет хорошо. Я это знаю.
— Ты врешь, — небрежно бросил Джулиан. — Слишком больно для нас, чтобы быть хорошо.
— Да, ты врешь, — запаниковал Калеб. — Это ужасно. Я умираю, и ты тоже умираешь. Мы все умираем. Я знаю, что умираем.
— Хватит повторять «умираю» и возьми себя в руки, — скомандовал Элайджа. — Сейчас же.
— Твои ничем непримечательные приступы тревоги подвергают Эйдена и Викторию серьезной опасности.
Наконец, беспокойство. Проявили толику запоздалого интереса. Они уже были в опасности.
— Я просто… Мне нужно….
— Калеб! Ты тоже подвергаешь всех нас опасности. Пожалуйста, успокойся.
— Жажда, — сказал Эйден.
Его осипший голос вернул ее к ненавистной реальности.
Янтарь угасал в его глазах, красный главенствовал. Он проигрывал этот бой… Атаки не избежать. Он не сводил глаз с все еще кровоточащей ранки на ее шее. Он облизнул губы и прикрыл глаза, наслаждаясь сохранившимся вкусом.
«Идеальный момент для удара, — подумала она на уровне инстинктов. — Ее противник отвлекся».
— Вкус, — пробормотала она бессвязно.
— Виктория. Ты любишь его. Ты боролась, чтобы спасти его. Не подрывай свои же усилия из-за голода, который ты можешь контролировать. — Голос разума в ее круговороте мыслей. Конечно, Элайдже, как медиуму, точно известно, что нужно сказать, чтобы связаться с ней. — Все в порядке? Хорошо? Я не могу иметь дело и с тобой, и с Калебом прямо сейчас из-за головокружения. Один из вас должен вести себя как взрослый. И поскольку тебе восемьдесят с лишним лет, я выбираю тебя.
Эйден раскрыл веки. Блеснуло ярко-красным, ни намека на человечность.
«Да, контролируй себя», — она могла и должна была.
— Эйден, пожалуйста.
«Да, спаси его», — она тоже попытается это сделать. Он значил для нее все.
— Я знаю, ты меня слышишь. И я знаю, что ты не хочешь причинить мне боль.
Повисла тяжелая, напряженная пауза. И вдруг, чудесным образом, на дне тех любимых глаз мелькнула янтарная вспышка.
— Не могу причинять боль… — сказал он.
— И не хочу это делать.