Рада после всего этого замолчала, совсем ничего не произносила. Не понятно чем и как жила, до тех пор пока не объявилась мать ее матери бабушка Прасковья и не забрала ее к себе в деревню, которая находилась где-то далеко на севере Урала. Добирались долго, почти три дня на каких-то попутных машинах и автобусах. К вечеру дорога уперлась в высокую гору и закончилась. Ворчливый водитель скоро выгрузил два чемодана, сгреб в кулак несколько купюр и быстро умчался назад.
- Вот внучка и добрались... Вишь гора какая? Вся в норах, да дырах... Это потому, что сюда со всей России приходят и свои желания написанные запихивают, говорят сбываются... Не знаю не пробовала ни разу и так все хорошо было, а чего не было, ну значит не дано и просить не стоит... А ты что молчишь, молодец, нечего трепаться да горланить всякое, так и весь дух растранжирить можно..., пойдем.
Когда они подошли ближе, гора и в правду оказалась как пемза вся дырочках, да в рытвинах.
- Баба, а как гору называют?
Прасковья с удивлением оглянулась на Дарину-Раду.
- Да никак ее у нас не называют, гора да и все, это пришлые зовут ее Сайлак, а почему не знаю, просто слышала, пойдем, а то темнеет уже.
С тех пор заговорила она, правда общалась только с бабкой, и то очень скупо, спросит обычно что-нибудь и замолчит потом на день. Зато стала писать дневник, нашла какую-то папку на чердаке и все листочки, что испишет туда подкалывает, а иногда и рисунки свои. А Прасковья ее не иначе как Светой не называла, так она получила третье имя.
А писала Светлана скорее не дневник, а письма отцу. Вот, собственно, и они:
"... Еще раз здравствуй, папа! Бабушка Прасковья забрала меня к себе в деревню. Живем мы дружно, и я стараюсь во всем ей помогать. Правда люди здесь все очень диковинные, на кого не посмотришь, всякий по-своему интересен. Но больше всего мне нравиться Дарья, она приходит иногда по ночам к бабушке, и они долго о чем-то беседуют и поют какие-то грустные, о очень красивые песни. Меня они к себе не пускают, говорят мала еще. Дарья очень высокая, наверно метра два с лишним росту будет, самый рослый мужик ей будет по грудь. Видимо от того и одна до сих пор, несмотря на то, что красавица и фигурой очень хороша. А видел бы ты ее походку, залюбовался и долго бы еще в след смотрел. Такая вот она, очень пригожая всегда в чистом, голосом обладает сладким, что слушала бы, да и только, а как запоет, так вообще за облака улетаю. Еще есть здесь бабка Зинаида, она слепа, но все видит, глупо конечно звучит, но так оно и есть, люд говорят, что у нее какое-то внутреннее зрение, сердцем видит. Многих здесь лечит и многим же помогает, кому что скажет, а кому и травку нужную от напасти даст, все ее любят и уважают, да вот только, впадет часто в забытье и начинает искать свою пропавшую давно дочку. Ходит так по деревне, заглядывает во дворы и все кличет ее да так жалобно, что аж сердце сжимается. И меня несколько раз спрашивала, подходила так близко близко, аж носом касалась и безглазым лицом вопрошала, не видела ли ее милую Поленьку, не знаю ли чего про нее... Женщин здесь намного больше мужчин, потому все мужеские дела делаются всеми и кузнечные и ремонтные и еще много чего. Ах, да здесь бабы рожают без мужиков, так как все происходит само сбой, говорят, что и меня в это посвятят, как время придет. И бабушка так родила мою маму и ее сестру, но мама потом в город уехала и у нее все по-другому сложилось, сам о том знаешь. Ну на сегодня все, вот тебе засушенный цветочек, надеюсь он тебе понравится. Пока, целую крепко при крепко."
"... папа, привет, позавчера ночью меня посвятили в женщины. Ох и жутко же было. Столько страху натерпелась. Сначала все бабы вышли к нам на встречу и одеты были пресмешно в какие-то замысловатые наряды, которые отродясь нигде не видывала. То ли штаны шаровары, то ли очень пышные алые юбки снизу, а сверху белые обтягивающие рубашки, такие, что и пошевелиться видимо было трудно, так как двигались они как роботы. На головах шапки больше похожие на цветы, раза в три в четыре больше самих голов, разных цветов, но все больше желтые, по-моему, были. В руках все держали ветки и ими махали во все стороны и еще пели такую чудную песню, но вспомнить ни слова, ни музыку не могу, как не старалась. Вот значит все поют и ведут меня в лес, мужчины и мальчишки дорогу факелами освещают. Привели на поляну, смотрю из зеркал и стекол коридор выстроен, бабушка мне и говорит, иди говорит вперед и ни о чем плохом не думай, а как выберешься, да очухаешься, так домой возвращайся, на том и конец будет. Я и пошла, иду, а звуки и песня все тише и тише, отражения мои сначала тусклые были размытые, а потом, все светлей и отчетливей стали, как будто свет откуда-то появился. И вижу я и себя и тебя и маму, и всех своих знакомых и приятелей и всякого прохожего, и животного что в жизни встречала, все увидела. Потом иду и понимаю, что нет больше ни зеркал, ни стекол, а отражения есть, они как коридор для меня и я уже и не смотрю, а какая то другая девица, на голове кокошник золотой сверкает в разные стороны а на теле дымкой серой серебристой платье одето. Чудно так я и спрашиваю у нее, то есть у себя, кто ты? И отвечаю, себе, что это сон о сне мой, и что только Солнце обо все знает, поэтому ступай к нему. Долго еще бродила по лесу, мне потом сказали, что целый день прошел, и видела многое и страшное очень и жалостливое, и веселое, но вот когда на дорогу к Солнцу ступила, так как будто полетела, а уж потом дома оказалась в постели спящей. Такие вот дела. Теперь папочка, я могу рожать, надеюсь скоро встретимся. Пока, целую крепко при крепко!"
Всю неделю в деревне было неспокойно и только в конце, в воскресенье выяснилось, что случилось. Дед Егор, завсегда такой степенный и молчаливый стал необычно резво скакать по всем улицам призывая жителей внимательно отнестись к тому, что происходит на Солнце. А на Солнце надо заметить тогда было что-то совершенно не понятное, сначала, где-то с понедельника по среду на нем открылся глаз, который рос до тех пор, пока не занял собой все светило. Затем, после полудня в четверг, глаз стал медленно закрываться и уже в пятницу вместо него виднелась только большая черная дыра, которая все равно как-то все освещала. А в субботу и в воскресенье на небе ничего не было, но свет был везде и даже ярче обычного. И вот в это воскресенье на главном перепутье или площади, там, где стоит изба читальня и большая пожарная башня нашли окаменелого деда Егора, он стоял, обратившись лицом к небу и руками как бы старался дотянуться до чего-то. Высыпало тогда много людей поглазеть на это и случалось неожиданное, каменная статую раскололось и из ее глубины выбежал маленький мальчик и не дав всем опомниться, убежал в избу, где жил дед Егор.