Пройдя немного пешком, я пересела на трамвай, и сделав круг по городу, вышла около моего дома. Живя не в самом благополучном районе, я с детства научилась внимательности и осторожности, поэтому оглядев пространство вокруг на предмет подозрительности, я быстрым шагом направилась домой. Квартира встретила меня затхлым воздухом и запахом сырости, но все же это были родные запахи, к которым я привыкла с самого детства. Впустив морозный воздух через распахнутые окна, я не раздеваясь присела в гостиной на старый диван. На нем еще остались следы от папиных сигарет, он часто и много курил, чем очень злил маму. Каждый раз обещая курить на площадке, он как на зло снова прожигал диванную обивку.
Воспоминания кололи больно, метко, страшно. Поскорее заперев окна, я вошла в спальню, расстелила постель, сняла с себя форму, и надела любимую пижаму. Когда — то давно мама подарила ее на день рождения. Она оказалась велика, что не помешало мне носить ее сутки напролет. Она была удивительно теплая, мягкая, и в особо тяжелые времена мне казалось, что в ней я могу спрятаться от целого мир с его проблемами, условностями, жестокостью.
Я приняла еще одну таблетку обезболивающего, и укуталась в холодное одеяло. Сон сразу навалился на меня, лишая возможности хоть что — то обдумать. Я проснулась, и оглядевшись по сторонам, увидела только темноту. Желудок урчал от голода, а мой холодильник пустой уже много недель. Пересилив себя, я натянула старые джинсы, теплый свитер. Куртку надела старую, оставив лишь камуфляжные сапоги. Ни к чему, чтобы меня видели в форме чернового. Накупив продуктов в круглосуточном магазине, я вернулась домой. Обычно неприветливая и холодная, сейчас моя кухня казалась самым уютным местом в мире. Я сварила себе кофе, нажарила тостов с маслом, и с удовольствием все съела. Не хватало только одного — компании. Я взглянула на часы, висящие над дверью — 19:30. Смена на заводе уже закончилась, значит Кайл скоро будет дома. Мне отчаянно хотелось его увидеть. Друг был тем мостиком, который соединял меня с прошлым, напоминал мне о том, кем я была, и чем дорожила.
Я утеплилась по максимуму: теплый свитер, куртка, шапка, шарф, перчатки, ботинки.
Очень быстро, окольными путями и дворами я добралась до завода. Люди как раз расходились по домам. Некоторые из них стояли гоуппками, и ежась от холода что — то обсуждали. В одной из таких стаек я увидела Кайла. Он здорово изменила за прошедшее время. Он стал намного шире в плечах, и дело тут не в дутой куртке, или плотно свитере. Я дождалась, пока все разойдутся, и когда Кайл остался один, нагнала его по дороге.
— Эй, — я коснулась руки друга.
— Вайолет?! — странно, но в голосе его не было радости, скорее враждебность.
— Не рад видеть меня?
— Рад конечно, — голос его слегка смягчился, и черты лица разгладились, став, наконец, узнаваемыми, — уйдем, здесь небезопасно.
— Тогда, идем ко мне, — кивнула я, и мы быстрым шагом направились домой.
Я очень быстро уставала, и нам приходилось останавливаться пару раз, чтобы я могла перевести дыхание.
Через полчаса иы уже сидели на моей маленькой кухоньке, почти как в старые добрые времена. Только вот, вопреки всем моим надеждам, мы не были все теми же неразлучными друзьями, делившими эту жизнь поравну. Теперь, появилась отчужденность, секреты, недоверие. Мы молча пили обжигающий чай с лимоном, избегая смотреть друг другу в глаза.
— Кайл, в чем дело? — не выдержала я.
— Не догадываешься?
— Если бы догадывалась, то не спросила бы!
— Ты не помнишь обстоятельств нашей последней встречи?
— Прекрасно помню, и мне жаль что ты пострадал из-за меня!
— Тебе не жаль, — в голосе друга послышалась злость.
— Ошибаешься, не было ни дня, когда бы я не сожалела о том, что ты оказался в этой истории.
— Смотрю ты сжилась с формой, — Кайл мотнул головой в сторону прихожей, где висела форменная куртка.
— Пришлось. К тому же среди черновых есть хорошие ребята, — я постаралась, чтобы голос звучал как можно более беспечно, но это оказалось куда сложнее чем казалось.
Кайл посмотрел на меня таким взглядом, что мне захотелось провалиться сквозь землю, а еще лучше исчезнуть с этой проклятой планеты.
— Ты слышишь себя? Что ты несешь?! — взревел Кайл.
— Какой у меня был выбор?! Умереть?
— Жить-то тебе зачем? Семьи у тебя нет, — я отшатнулась словно от пощечины.
— Ты моя семья, — ответила я, сдерживая слезы.
— Кажется, больше нет, — Кайл покачал головой, — черновые твои пусть будут, а я обойдусь.
Я стояла словно меня окатили холодной водой. Лед забрался под одежду, в мысли, в сердце. Я чувствовала себя предателем, изменщиком, который поправ дружбу, выбрал для себя другую жизнь и судьбу. Друг развернулся уходить, и я, поддавшись мимолетному порыву, схватила его за рукав. Не останавливаясь, он оттолкнул меня, и я, не ожидавшая толчка такой силы, потеряла равновесие и упала. Боль тут же пронзила раненный бок и я невольно вскрикнула. Замерев на секунду-другую, Кайл ушел, хлопнув дверью. Не виню его. Поступила бы так же. Противная ноющая боль горячим цветком распустилась в самом центре раны. Попыталась встать, но ноги не слушались. В другое время, при других обстоятельствах, и кажется, в другой жизни, мы бы провели вместе вечер, читаали бы друг другу вслух книги, пили чай или кофе, строили планы на будущее, но сейчас нет ни тепла, ни уюта, ни будущего.
Сидела на холодном полу кухни, хранившей воспоминания, ушедших в прошлое. Я коснулась раны, и руки моментально окрасильсь красным. Видимо, разошлись швы. Задрала футболку и увидела струйку крови, стекающую извилистым ручейком. Руки мелко дрожали, и будучи не в состоянии дотянуться до городского телефона, я запаниковала. Мобильного у меня никогда не было, так что либо я собираюсь с силами и встаю, либо истекаю кровью на полу собственной кухни.
Мысленно приказываю себе встать, сделать несколько шагов снять трубку, висящую в коридоре на стенке и позвонить в скорую помощь. Добираюсь до телефона и срывающимся голос прошу приехать. Называю адрес, квартиру, и медленно сползаю по стенке, держась за бок. Кровь сочится сквозь пальцы, и я уже не могу ни о чем думать кроме боли.
И все же, слова Кайла больнее. Не могу винить его, потому что он прав. Я изменила себе, пошла на уступки, поддалась давлению системы. Друг не понимает этого, но дишь потому, что не познакомился с ней так близко как я. Служба в корпусе сильно изменила меня, надеюсь в лучшую сторону.
Приехала "скорая", меня уложили на носилки и увезли в больницу. Она мало чем отличалась от лазарета в корпусе черновых. Те же голые белые стены, жесткие койки. Меня заново заштопали, перевязали, и хотели пристроить в палату, но я наотрез отказалась. Буду ходить на перевязки, только бы больше не видеть этих стен. Вызвала такси и благополучно добралась домой, где меня никто не ждет. Смятая постель, чашка чая, и отцовские книи стали моей компанией и лучшими друзьями. Запретила думать о том, чего я лишилась, запретила жалеть себя. Самоистязание не ведет ни к чему хорошему. Плотно закрыла шторы, потушила весь свет корм прикроватной лампы. Хватит и его. Не знаю сколько часов я так пролежала, но выбираться наружу не было никакого желания. Постепенно тоска по прошлому все-таки пробралась ко мне. Она просочилась сквозь старые фотографии на полках, в альбомах. Спасало только то, что раз в два дня я ходила на перевязки, и за продуктами, видела другие лица, слышала другие разговоры. Это помогало не думать о тех, чьи голоса я больше не услышу. С каждым днем мне становилось все легче, рана затягивалась. Физически я была почти в форме.
Однажды вечером, в мою дверь отчаянно заколотили. Я почти спала, и от того не сразу услышала. Быстро накинула халат, и заторопилась к двери. Глазка на нашей двери не было, зато была самая надёжная в мире щеколда и цепочка. Я приоткрыла ее, и с опаской выглянула. На пороге стоял Дрейк в полном боевом облачении с автоматом наперевес.