Рядом со мной сел молодой темнокожий парень в пиджаке и галстуке.
— Найджел, — сказал он, протягивая руку. Я удивился, услышав британский акцент. Вид и манеры у него были безупречны, но на губах мелькала асимметричная лукавая улыбка.
— Джереми, — ответил я. Найджел широко улыбнулся и открыл свой ноутбук.
Я не видел, как профессор Бернини поднялся на подиум, лишь услышал тихое покашливание, и в аудитории наступила тишина.
Цепким взглядом живых глаз он прошелся по собравшимся.
— Каждый год, — сказал он мягким певучим голосом, — я прихожу сюда поздороваться с новыми студентами. — Этот маленький человечек излучал силу — она была во взгляде, в небрежном положении рук, лежавших на кафедре. — Каждый год я становлюсь старше, а вы остаетесь молодыми, энергичными и любопытными. — В его глазах плясали лукавые искорки, напомнившие мне эльфа из «Сна в летнюю ночь». — Изучение юриспруденции — занятие длиною в жизнь. Это не физика и не математика, где вы все знаете уже к тридцати годам. Юриспруденция — это ум, но это еще и мудрость, и опыт, поэтому юриспруденция — это время. — Он сделал паузу и положил сморщенную, в коричневых пятнах руку на лоб. — Прекрасная новость для стариков. — Все рассмеялись, когда профессор покачал головой.
Я смотрел, какой он сухонький, как согнута его спина и пергаментна кожа. Но глаза у Бернини были живые и блестящие. Он сверился с планом аудитории, где было указано, кто где сидит, постучал по нему пальцем, подошел к первому ряду и посмотрел сверху вниз на студента-блондина.
— Предположим, мистер Андерсон, сегодня вечером вас подпоили и похитили из вашей комнаты. Очнувшись, вы увидели себя в угольной вагонетке, которая мчится по штольне на огромной скорости. Впереди на путях пятеро детей, заигравшихся на рельсах. Вы кричите, но они не слышат вас из-за грохота вагонетки. Они слишком близко, чтобы вагонетка успела остановиться сама собой. — Бернини покачал головой, сокрушаясь серьезности ситуации. — Дети неминуемо погибнут.
Блондин встретился с ним глазами.
— Джон Андерсон, — прошептал Найджел мне на ухо, — стипендиат Родса, бывший президент Гарвардского дискуссионного клуба.
Бернини продолжал:
— Теперь предположим, что рядом есть рычаг и, потянув за него, вы измените направление движения вагонетки, переведя ее на другие рельсы. На тех путях играет только один ребенок. — В глазах профессора мелькнул огонек. — Как вы поступите?
Джон Андерсон выдержал его взгляд.
— Я потяну за рычаг, — уверенно сказал он.
— Почему?
— Потому что пять смертей хуже, чем одна.
— Понятно. Но мне интересно, насколько сильна ваша логика, мистер Андерсон. Предположим, вы врач в больнице и вам открылась возможность убить одного пациента, чтобы отдать его органы еще пятерым. Сделаете вы это?
— Конечно, нет.
Профессор вежливо улыбнулся:
— Условия компромисса не изменились — одна жизнь за пять спасенных, верно? Однако вы дали противоположный ответ?
— Но в больнице долг врача защищать людей…
— А ребенок на путях не заслуживает защиты?
Андерсон уставился на профессора. Он открывал и закрывал рот, пытаясь сформулировать ответ. Наконец он тихо что-то сказал, но его никто не расслышал.
Профессор сделал несколько шагов и остановился на два кресла правее.
— Мисс Гудвин, помогите мистеру Андерсону. Вы потянули бы за рычаг?
— Дафна Гудвин, — едва слышно прошептал Найджел. — Бывший главный редактор йельской «Дейли ньюс». Трижды награжденная победительница: стипендии Родса, Маршалла и Трумэна.
И, что позабыл добавить Найджел, одна из самых красивых женщин, каких я видел в жизни. Из-за таких в романах теряют головы, лишаются покоя и идут на все. Черные как ночь волосы, стянутые в хвост, губы накрашены алой помадой, слегка загорелая кожа. Сверканье ярко-голубых глаз я заметил с дальнего конца аудитории. На лице Дафны застыло привычное скептическое выражение — брови приподняты, губы сложены не то насмешливо, не то недовольно. Это выглядело агрессивно и эротично.