— Нет, — прохрипел он.
— Я позвоню в 911!
Он попытался покачать головой. С каждым усилием ручейки между пальцев взбрызгивали маленькими фонтанчиками.
— Пожалуйста, — вырвался у него клекот.
Я едва слышал его. Пальцы Шалтая впились в мою руку. Он пытался подтащить меня ближе. Он хотел прошептать мне что-то на ухо.
— Рано или поздно… они… до меня доберутся, — прохрипел он.
— Я защищу вас!
На его лице отразилось все, что он думал о таком предложении.
— Пусть… лучше… я… так…
— Пожалуйста! Не могу же я…
Он выдохнул мне в ухо:
— Я… упустил… свой шанс…
— Какой?
Губы Шалтая стали влажными, в уголках проступила розовая пена.
— …не… умереть…
Он задрожал всем телом. Губы начали синеть. Глаза стали как у незрячего. Взгляд расплывался, словно выцветал. Шалтай-Болтай уходил.
— Пожалуйста, сэр, мне нужна ваша помощь!
Из него вырывались животные, несвязные звуки. Глаза закатились под лоб.
— Пожалуйста… скажите мне хоть что-нибудь… хоть что-то!
Жизнь вытекала из него. Я весь был залит его кровью. Стол быстро темнел от расползавшейся багровой лужи. А мне нужна помощь Артура Пибоди. Именно сейчас.
— Мистер Пибоди, скажите что-нибудь!
Только сипенье и судороги, сотрясавшие тело.
Я вдруг вспомнил, как в коридоре, когда Бернини уволил меня, Пибоди упомянул о какой-то шутке, и его слова привели Бернини в ярость.
«А почему ты не расскажешь ему шутку? Вдруг он тебе спасибо скажет?» — «Довольно! Помни о договоре!»
Это что-то значило. Что-то важное.
— Артур, послушайте меня. О какой шутке вы говорили? Когда Бернини не хотел, чтобы я слышал? — Я затряс старика. — Шутка? Артур?
На долю секунды взгляд словно бы прояснился. Воспоминание удержало его.
— Шутка, — прошептал он.
— Да. Да! Шутка. Скажите же мне.
Он застонал. Глаза снова закатились — я видел только белки с сеткой крошечных сосудов.
— Что это была за шутка?! — заорал я, приподняв его лицо ладонями и чуть не уткнувшись носом в его нос.
Шалтай-Болтай беззвучно шевелил губами. Последнее эхо памяти, уже без разума. Он ушел.
Я прижался ухом к испачканному кровавой пеной рту.
— …если… ты… хочешь… знать… о V&D…
— Да! Да!
— …посмотри… на… них… в… четыре… глаза…
Его взгляд будто провалился внутрь себя. Клокотанье стихло.
Артур Пибоди был мертв.
Я не мог унять дрожь. Только что на моих руках умер человек. Тот, кто рисковал жизнью, чтобы помочь мне. Чем бы они ни занимались, Шалтай нашел в себе мужество — перед самым концом, в своем безумном стиле — пойти против них.
Да только вот теперь он лежал лицом вниз в луже крови на письменном столе, а я не знал ничего, кроме дурацкой ребяческой загадки без ответа. И что теперь?
Рандеву у нас с Майлсом состоялось в паршивом пригородном мотеле — в такой никогда не поедут отдыхать всей семьей на выходные. Майлс заплатил наличными и выудил из чрева своего бумажника фальшивое удостоверение личности (память студенческих дней) на имя Ленни Вурценгорда. В свое время он им страшно гордился и даже написал мне в письме, какой он умный: дескать, никому не придет в голову, что удостоверение фальшивое, потому что никто на свете не захочет называться Ленни Вурценгордом.
Я постучал в восемнадцатый номер, молясь про себя, чтобы Сара оказалась здесь. Шалтай-Болтай испустил дух у меня на руках, сорвав последнюю завесу между мной и смертью, которая раньше как-то не пугала молодого парня, живущего в цокольном этаже родительского дома. Смерть перестала быть отвлеченной концепцией. Она оказалась красной, липкой, и руки мои были в ней по локоть. Еще разок переночую в комнате Мертвеца, и уже мне самому придется булькать и зажимать перерезанное горло.
Сара оказалась в номере — сидела за маленьким столом, на котором лежала стопка бумаги. Видимо, первая попытка Майлса все записать для нашей безопасности. При виде меня на ее лице проступило облегчение, словно я пришел сказать, что мы пошутили. Затем ее глаза расширились — она увидела мои руки, забрызганные кровью Шалтая-Болтая. Сара бросилась ко мне и поворачивала мои руки так и этак, ища рану, которую надо перевязать. Она спросила, что произошло. Я пытался объяснить, но у меня вырывалась какая-то бессвязица. Я все время извинялся. Сара повторяла:
— Но я же ничего не знаю!
— Да, но мы двенадцать часов провели вместе. Мы уезжали из города. Понимаешь, на что это похоже? Для них? — Она снова покачала головой. — Прости меня, прости, — говорил я снова и снова.