— Может, их только три? — с надеждой предположил я.
Не успел я договорить, как послышался скрипучий стон, клацанье, «пуск» — и четвертый чудовищный полумесяц с жутким уханьем начал летать по комнате.
Это сразу рассеяло чары.
Майлс бешено дергал и крутил дверную ручку. Заперто. Он навалился на дверь всем своим весом. Она не подалась. Он попытался высадить ее. Она даже не дрогнула.
— Ну все, — крикнул он, тыча толстым пальцем мне в грудь, — я последний раз послушался тебя!
Пока Майлс пытался выбить дверь плечом, я повернулся к Саре. Она застыла на месте, завороженно глядя на огромные лезвия — уже шесть! — качавшиеся, как маятник гипнотизера. Эта комната предназначалась не для убийства, а для того, чтобы довести до безумия. Смерть была целью вторичной. Новое лезвие выпало из стены. Теперь мои волосы шевелились от толчков воздуха.
Я схватил Сару за плечи и затряс. Я выкрикивал ее имя, но не мог перекричать оглушительный механический скрежет — такой, словно прессовщик отходов сминал тысячи пустых бутылок. Я потащил Сару назад. Ее ноги подгибались, будто она была без сознания. Взглянув на меня невидящими глазами, Сара перевела взгляд на лезвия и начала кричать.
Я потерял им счет. Заорал на Майлса, который ни на йоту не продвинулся с дверью, но, наверное, уже сломал себе плечо.
Я снова увидел на стене демона, ухмылявшегося мне толстыми, как лепешки, губами.
Сара что-то знала об этом демоне. Она же начала говорить…
— Сара! — закричал я, пытаясь перекричать машины. — Сара, ты сказала, что это не тотем…
Она заморгала и покачала головой, показывая, что не слышит меня.
— Ты сказала, что мы не знаем, о чем говорим! Так кто это? — Я повернул ее лицом к мозаике. — Пожалуйста! Надо же что-то делать!
— Не знаю…
— Знаешь! Сосредоточься! Давай!
Заскрежетал новый механизм, и лезвие вывалилось из стены так близко, что Майлс буквально выхватил нас с его пути своими сильными ручищами.
— Мы же погибнем! — заорал я на Сару.
Это помогло. Сара кивнула. Ее глаза прояснились.
— Это не демон, — сказала она. — Это гомункулус.
— Демон, гомункулус, один хрен! — взревел Майлс, глядя на меня. — Алхимики начинали жизнь с нуля. Они называли их гомункулусами!
— Нет, — энергично замотала головой Сара. Ей приходилось перекрикивать десяток моторов и скрежет тросов. — Слушайте меня. Тут не алхимия, а биология!
— Времени нет, — сказал я. — Ты можешь это остановить?
— Не знаю. Но я знаю, кто он.
Она указала на демона.
— Говори быстрее, — взмолился я.
— Он — это карта нервной системы. Там показано, где у нас проходят нервы. Чем больше нервов, тем больше часть тела.
— Что?
— По неврологии… запястья, губы, гениталии… там у нас больше всего нервов. Вот почему они увеличены на мозаике. Это символ.
— Этот маленький говенный урод изображает нас? — заорал Майлс.
— А это тогда что? — спросил я, указывая на карту метро.
— Я это уже видела раньше, — сказала Сара. — Это brachial plexus.
— Что?!
— Плечевое нервное сплетение. Вот, смотри, срединный нерв, вот лучевой, локтевой.
Нам уже некуда было пятиться. Дверь на другом конце комнаты скрылась из виду. У нас оставались считанные футы.
— Сара, милая, это надо очень быстро перевести в практические понятия.
— Они и так практические. Врачи пользуются такими схемами, чтобы определить, где повреждение.
— Например?
И тут она поняла. Ее глаза радостно расширились.
— Вот оно что! — закричала она, указывая пальцем. — Вот, видите?
Она постучала пальцем по отсутствующей плиточке на карте метро, по маленькой дырке в стене.
— Ну и что? Мозаика старая.
— Нет. Это не случайность. Так делают врачи. Это что-то значит.
Мы услышали «хассс», и Майлс оттащил нас назад, ударившись плечом о стену, за секунду до того, как новое лезвие качнулось рядом с нами.
— Что, Сара?
— Если кто-то получил травму здесь, — она постучала по дырочке в стене, — если поврежден этот нерв… тогда у человека специфическая травма… Мне надо подумать.
— Времени нет!!!
— …Цэ пять, цэ шесть, цэ семь…
— Давай быстрее!
— …корешки… затем стволы… затем отделы…
— Быстрее!
— …разделяется на медианный нерв и пересекает…