Но я и без него знал ответ. Все это время я не мог отделаться от воспоминания о вспышке искр из-под лома и о криках в толпе.
— Я бы ни за что не нажал кнопку, — повторил я. — Это всего лишь книги.
— Понятно. А что, если бы они не были… просто книгами? Скажи, Джереми, сколько времени у тебя займет прочесть все эти книги? Целую жизнь? Две жизни? Десять? — Голос Бернини поднимался. — И не просто прочесть, но понять их? Отработать на практике то, что ты узнал? Протестировать эффективность изобретенных лекарств? Довести до совершенства умение вести мирные переговоры?
Бернини вдруг пришел в такую ярость, какую я в нем и не подозревал.
— Ты понятия не имеешь, что на кону! — кричал он на меня. — Ты думаешь, все это — только чтобы обмануть смерть? Да я жажду смерти! Мечтаю о ней как о роскоши! Я был свидетелем всех видов человеческой жестокости. Аутодафе. Линчевания. Погромы. ГУЛАГи. Крестовые походы детей. Геноциды. Я устал на это смотреть!
Бернини сплюнул на пол.
— Вселенная смещается ко злу. Простая термодинамика. Всегда легче разрушать, чем строить. Римляне построили республику — какая хрупкая вещь! Республика пала, и мир погрузился в тысячелетний мрак. Тысяча лет — ты в состоянии представить это? — тысяча лет угнетения! Короли, религиозные тираны, касты, рабство. Тысяча лет чумы, бедности, суеверий! Затем наступил Ренессанс, эпоха Просвещения. Свобода и равенство распространились по миру. Но мы не забыли… Мы помним, насколько все это хрупко. Думаешь, добро способно выжить в естественном отборе? Люди, положившие конец рабству, стоят сейчас в этой комнате. Люди, победившие нацизм и коммунизм, — в этом зале. Мы используем нашу мудрость, наше состояние, нашу тщательно культивируемую власть. Представь подобный интеллект в этом теле! — Он указал на Джона. — Мы веками совершенствовали средства борьбы со злом. Впервые в истории добро получило преимущество!
Бернини обвел зал магнетическим взглядом. Его глаза остановились на мне.
— Но этого больше не будет, не правда ли, Джереми? Ты это знаешь, верно? Армия жестокости крепнет. Здравый смысл уступает дорогу суеверию, здравомыслие — идеологии, гуманизм — междоусобице, честь — алчности. Люди становятся глупцами и дикарями. Народ превращается в толпу. Зрей для Левиафана! Читай своего Хоббса! Читай своего Аристотеля! Наша работа сейчас важнее, чем когда-либо. Внешность — новый бог. Мог бы Линкольн сейчас стать президентом, с его странным лицом? Или Рузвельт в своем инвалидном кресле? Сегодня блестящий ум требует прекрасного тела, и мы не можем положиться на волю случая.
— Но мы становимся лучше! — закричал я в ответ. — С каждым новым поколением ненависти и предрассудков все меньше. Посмотрите, какова сейчас демократия, сколько свобод! Оглянитесь — в мире все больше законов, больше конституций!
Глаза Бернини сузились, и он заговорил холодно:
— Ты смеешь читать мне лекции о юриспруденции? Я посвятил ей жизнь. Что может сделать закон против варваров? Против террористов-самоубийц, против ядерного терроризма? Как взывать к здравому смыслу безумия? Конституция — не пакт о самоубийстве. Мы обязаны бороться со злом.
— Каким образом? Убивая людей и забирая их тела? Ставя себя выше закона? Вы боретесь с рабством с помощью рабства, с убийствами — с помощью убийств!
— Но разве мы не посылаем армию воевать с врагами гуманизма? Сколько умирают тогда — тысячи, миллионы? V&D забирает только три жизни в год. Такова наша клятва. Три жизни в год, чтобы остановить войны до того, как они начнутся. Я предлагаю вам вступить в клуб. Тебе и Саре, вам обоим. У вас будет все: прекрасные тела и целая вечность. Начнете с того, что у вас есть, и спустя время узнаете то, что знаем мы. Вы станете одними из нас. Вы спасете миллионы жизней тем, чему научитесь.
— Взгляните на нее, — показал я на Сару. — Взгляните на нее. Вы были готовы убить ее. Не могли же вы совершенно измениться за минуту!
Бернини отмахнулся:
— Это было необходимо!
Я подумал о книгах, которые раньше читал, об идеях, в которые верил.
— «Необходимость — это оправдание всякого ущемления свободы людей», — процитировал я. — «Это аргумент тиранов и кредо рабов». Всегда есть другой путь, — сказал я, умоляюще глядя на профессора.
— Повидай с мое, — зарычал Бернини, — а потом будешь говорить о других путях!
— Вы могли стать нашими учителями! Научите нас бороться, мы готовы!
Волна смеха прошла по безликой толпе, окружившей алтарное возвышение.
Бернини не улыбнулся. Его голос треснул.
— Учить вас? Я видел душу вашего поколения. Ваше телевидение. Ваши видеоигры. Вы легкомысленны, пусты, жестоки, не знаете дисциплины. Вы лишены внутреннего мира. Только эгоизм, жадность и жажда удовольствий. Ни жертвенности. Ни долга. Ни чести. Ни добродетели.