и проверяла тетрадки своих учеников. Нудная, почти механическая работа требовала от нее в то же время напряженного внимания - учителю нельзя пропустить допущенную ошибку. И в какой-то момент Люся сама того не заметила как оторвалась от тетрадей и стала смотреть в окно, уныло слезящееся каплями дождя. Она слышала, как в комнату вошел Михаил, но не обернулась. Михаил снял плащ, повесил его на шестиштыревую вешалку, прибитую тут же у двери, переобулся в домашние тапочки и подошел к Люсе. Обычно она хоть как-то реагировала на его приход, а тут сделала вид, что полностью погружена в проверку тетрадей. На самом деле она просто уставилась в одно слово, аккуратно выведенное детской рукой, - "хоум", что означало в переводе с английского "дом". Люся не видела этого слова и не понимала его значения, а по звукам, казавшимся столь ощутимыми в тишине комнаты, ясно представляла себе, что делает Михаил. Он постоял за ее спиной, потом тихо подошел к платяному шкафу, скрипнула дверца, переоделся в спортивный костюм, глухо грохнув вешалкой по задней стенке шкафа, и снова остановился сзади нее. Пауза не могла быть бесконечной, раздражение мутной ленивой волной вскипело в Люсе и она откинулась на спинку стула. И тут Михаил положил ей на руки, как ребенка, букет хризантем. Они пахли мокрым холодком и легкой земляной затхлостью. Люся прижала цветы к груди и обернулась. Раздражение на мгновение стихло, словно удивленно затаилось. Михаил сел рядом на кровать. - Ты голодный? - спросила Люся, разглядывая цветы. - И где ты их достаешь? - Спасибо, я сыт, - последовательно ответил на ее вопросы Михаил. - Я поел на заводе, вполне сносно. А цветы... Бабка какая-то к проходной приходит, приносит то астры, то хризантемы. - Может быть, я тебя все-таки покормлю? - спросила Люся безо всякого желания, и цветы ей почему-то показались уже не подарком, они потеряли ореол своей таинственности, от них даже пахло не мокрым холодком, а затхлостью старческих рук. - Спасибо, я же сказал, что не хочу есть, - чуть удивился Михаил, он не любил повторять дважды одно и то же. - А как у тебя на работе? - Люся положила цветы на край стола. - Рассказывай... - Дела?.. - пожал плечами Михаил. Хотя на первых порах по приезде в Ленинград Люся заставляла Михаила описывать свой рабочий день, он выдавал ей только точную, но сухую информацию без личной эмоциональной оценки, и поэтому Люся давно перестала интересоваться его служебными делами. В данном случае вопрос насторожил Михаила, но поскольку речь зашла о работе, он счел возможным использовать момент и осторожно добавил: - Наверное, придется ехать в Чимкент... - Опять? - в упор посмотрела на него Люся. - Ты же только что оттуда... - Десять дней как, - уточнил Михаил. - Звонили. Автоматика барахлит. Ты знаешь, тут есть какая-то необъяснимая закономерность пока сам сидишь рядом, то все в порядке. Стоит уехать, как все кувырком. Правда, когда я там сижу, то проверяю каждый шаг эксплуатационников. Уверен, что и сейчас можно легко найти причину неполадок. Но искать ее надо мне - за меня этого никто не сделает. Думаю, за неделю управлюсь. Плюс дорога. - У тебя каждый раз на неделю, а выходит на две, если не больше, но уж во всяком случае не меньше. - Это же работа, - миролюбиво сказал Михаил. Подобные разговоры с Люсей случались и раньше. - Ты пойми, мы задумали на заводе и делаем по идее очень красивую вещь, а Чимкент согласился ее испытать, может быть, даже внедрить, если получится, я тебе уже объяснял это. Что же теперь бросать все на полпути? Нелогично. Я понимаю, что скучновато тебе одной... Можешь сходить в Русский музей в воскресенье, пока меня не будет. Там выставка икон из запасников открывается. У нас экскурсия будет от завода, записать тебя? - Холодно мне, Миша, - Люсей овладела тупая апатия и усталость. - И тошнит... - Ты, наверное, съела что-нибудь несвежее, - насторожился Михаил. - Давай вызовем врача. - Да я их сроду не любила и знать не хочу, - нехотя покачала головой Люся. Ей уже стало тошно не столько физически, сколько от бессмысленного, как ей казалось, разговора. В то же время остановиться она не могла. Накопилось. - Зря, - сказал Михаил. - Специалист есть специалист. Посмотрят, сделают анализы, найдут причину. - А что ее искать?.. Есть причина, Мигуэль, есть, - Люся неожиданно для себя самой назвала Михаила Мигуэлем на испанский манер, но это ее не рассмешило, а наоборот, придало какую-то горькую торжественность ее словам. - Впрочем, это неважно, - с равнодушным видом добавила она. Не имеет значения... Настало время встревожиться Михаилу. Но он не потерял самообладания, а стал методично докапываться до истины, как и привык это делать, решая чисто производственные задачи. - Как неважно? Как не имеет значения? - пытливо переспросил он. - Значит, ты знаешь причину, но не говоришь. - Да не хочу я ничего говорить, отстань от меня, - уже со звонкой слезой в голосе сказала Люся. - Кому же говорить, как не мужу? - настаивал Михаил. - Если не говоришь, значит, не доверяешь. Почему? - Умному мужу и говорить не надо. Сам догадаться должен. Или сообразить. - Предположить, вычислить я могу, конечно, но гадать не могу и не умею... - Михаил немного задумался. - Тошнит, значит? А ты не падала, головой не ушибалась? - Нет, - коротко обронила Люся. - В таком случае сотрясение мозга отпадает, - продолжил Михаил. Может быть все-таки отравление? - Да я уже неделю как не ем ничего, - почти зло выпалила Люся. - Непонятно... - Михаил подумал еще немного. - Беременность тоже отпадает... - Почему ты так решил? - тихо спросила Люся. - Потому что этого не может быть, - уверенно сказал Михаил. Здесь у нас с тобой все очень точно рассчитано. - Точно? Очень? - ехидно спросила Люся. - Конечно, - также уверенно сказал Михаил. - Если только ты не изменила мне с кем-нибудь. Люся опешила. Все, что угодно, но такого она просто не ожидала от Михаила. Как он мог так подумать!? Михаил же, сам того не замечая, продолжал добивать ее своей неумолимой логикой. - Что же тут необъяснимого? Я постоянно в командировках... И тут Люсю прорвало: - Не человек, а глыба льда какая-то! Все у него рассчитано, все у него по полочкам. Ты, наверное, и радуешься по графику и цветы мне носишь не от души, а потому, что так положено. Тебе бы с компьютером жить, а не с живым человеком - вот машина тебе бы не изменила. Даже медовый месяц у нас с тобой был всего три недели, не как у всех, потому что по расчету больше не выходило. Непробиваемый - я уж и так, и эдак - бесполезно. Перепутаю тебе все нарочно, книги твои на полках переставлю - нет, он молча поставит все по местам, будто и не было. И все. Ну, как же так можно?! Как же так можно беспросветно жить?! Человек в футляре - вот ты кто! И он еще подозревает меня! Нет, вы подумайте! А может я хочу иметь ребенка? Будет хоть с кем поговорить... Михаил слушал все, что говорила Люся как бы со стороны. Для него было полной неожиданностью и истерика Люси, и многое другое, о чем она в пылу ему наговорила, потому что по его расчетам такого конфликта с женой не могло быть. С точки зрения Михаила, оснований для такого скандала никаких не было и даже его слова о мнимой измене Люси были лишь аргументом, доводом в споре, величиной очень маловероятной, но теоретически возможной и допустимой. Михаил тут же понял, что такого никак не следовало говорить Люсе и учел это на будущее, он отметил про себя, что зря молча наводил порядок на своей книжной полке после устраиваемого ею кавардака, но главное, что уяснил для себя Михаил - это то, что, действительно, могут рухнуть его так тщательно выстроенные планы. - Погоди, Людмила, так же нельзя, - Михаил называл Люсю полным именем только в ответственные моменты или в те редкие минуты, когда на нее сердился. Сейчас он хотел таким образом вернуть разговор в спокойное русло. - Я просто напомню тебе, Людмила, о чем мы с тобой договорились. Нельзя же так: раз... и все. Мы же решили с тобой и ты сама согласилась, что целесообразнее всего рожать тебе после моей защиты. И не в чужом городе, и не в этих условиях. Так тебе же самой легче будет. И я смогу спокойно собрать все материалы для кандидатской диссертации. В том же Чимкенте. А защищаться буду в Москве. Не так ли? Люся упрямо молчала. Головой она понимала, что Михаил прав, что здравый смысл на его стороне, а сердцем - нет. - Я надеюсь, что ты успокоишься, подумаешь и не откажешься от своих же обещаний, - по-своему истолковал ее молчание Михаил. Сам являясь человеком долга, он верил и считал, что не могут быть иначе, что и Люся должна быть такой же. - А сейчас, даже если и случилось так, что ты ждешь ребенка, то надо что-то с этим делать, пока не поздно. Надо, понимаешь? Слова были сказаны. Если бы сначала Михаил бурно обрадовался тому, что у них будет ребенок, если бы он долго обсуждал с Люсей их счастливую жизнь втроем с сыном - Люся хотела только сына, если бы он, заботясь о ней, стал бы обсуждать массу бытовых проблем, которые обязательно возникнут с рождением первенца, если бы он решительно стал искать пути, как обеспечить комфорт и сохранить здоровье Люси и своего сына, сам ни на секунду не желая расставаться с ними, если бы он был готов пожертвовать ради всего этого и поездкой в Чимкент, и диссертацией, и, в крайнем случае, работой - Люся поняла бы Михаила и сама скорее всего предложила бы прервать беременность до лучших времен. Но... Когда мужчина наносит женщине именно эту обиду, которую она потом не в силах забыть, забыть и простить? Скорее всего не в тот момент, когда идет девятый вал разбушевавшейся ссоры, и мужчина, сам в конец разобиженный, произносит безумные слова. Нет, это женщина поймет, потому что он к ней неравнодушен