19 У Виктора болело горло. Легкая, но коварная простуда почти напрочь лишила Виктора голоса, и он накануне шепотом дозвонился до Марины. Марина вызвала врача на дом и сообщила о болезни Виктора ему на работу. Она сама собиралась подъехать, и Виктор ждал ее. Виктор лежал на тахте, замотавшись мохеровым шарфом, в шерстяных носках и домашнем халате. Рядом с тахтой на полу валялась раскрытая книга, тихо лилась музыка из колонок стереосистемы, но ни слово, ни звук не интересовали Виктора. Виктору было грустно и одиноко. Сплошь и рядом люди сетуют на занятость, мечтают спокойно вздохнуть, расслабиться. Когда же действительно наступает минута такой свободы, то понимают, что ежедневная круговерть спасала их от глубоких размышлений о бренности человеческого существования. Если Виктор думал о работе, то понимал, насколько она не то, что бы бесперспективна, а раздута по сути своей, и Виктор остро чувствовал это. Масса усилий тратилась и Виктором, и многими другими, чтобы поддержать ощущение важности их работы, а не на достижение конкретных результатов... О своих друзьях, об Антоне и Марине, Виктор думал только как о членах триумвирата, всегда готовых придти на помощь, но потом уходящих в замкнутый мир своей души... К родственникам Виктора никогда не тянуло, он редко виделся с ними, поскольку их не жаловал отец по причине своей тайной болезни, и Виктор не успел к кому-либо их них привязаться понастоящему... Люся... Ох, Люся, Люся... Эх, Люся, Люся... Люся таяла, как мираж оазиса в пустыне... Звонок мелодично оповестил хозяина, что пришла Марина. Виктор нехотя встал, сунул ноги в домашние тапочки, поправляя на ходу сбившийся задник одного из них, прошел в переднюю и распахнул дверь. Это был ураган, это было извержение вулкана, это была необузданная стихия. Виктор стоял столбом в центре этого явления, потому что
квартиру влетела Люся, потому что говорила быстро и возбужденно, не дожидаясь ответа, Люся, потому что Люся была уже не миражом, а реальностью, но поверить в это Виктор никак не мог. - Ну, что случилось, что стряслось? Господи, наказание мое! Нет, я не понимаю, как же так можно? Почему ты мне не позвонил? Тебе что, встать лень, дотянуться до телефона нет сил? Или уже номер забыл, память у тебя такая короткая? Доктор у тебя был? Что он тебе сказал? Что ты молчишь, как истукан? Ну, скажи хоть слово... В руках Люся держала, прижимая к груди какие-то кульки, они мешали ей, но она того не замечала, а машинально перекладывала их из одной руки в другую, потому что ей надо было закрыть дверь, поправить шапку, смахнуть со лба растрепанные волосы, провести Виктора за руку в комнату, где она развернула его к свету и стала настороженно, внимательно вглядываться ему в лицо в поисках пагубных последствий его болезни. Когда Люся спросила Виктора о докторе, он, постепенно приходя в себя, отрицательно замахал рукой и показал на замотанное шарфом горло. - Что?.. - с ужасом спросила Люся. - Ты потерял голос? Тебе нельзя говорить? У тебя паралич горла?!.. Подожди... Она сунула пакеты ему в руки, унеслась в переднюю, порылась в своей сумочке, брошенной на галошницу, отыскала блокнот и карандашик и вернулась в комнату. - Тогда напиши... Ой, да брось ты эти пакеты, это я тебе еды принесла, огурец там, яблоки. Пиши, что с тобой... Виктор, улыбаясь, сложил кульки на стол, взял блокнот и карандашик и написал номер Люсиного телефона и еще "очень
очень занятая". Она вырвала у него блокнот, прочитала и бессильно опустила руки: - Издеваешься, да? Улыбаешься, да? Опять светишься? Эх, ты... Кстати, это очень хорошо, просто прекрасно, какая удача! Я имею ввиду твою молчанку. Вот помолчи, помолчи теперь. Сейчас мое время настало. Попался, голубчик!.. Ой, как здорово! Уж теперь-то я отыграюсь... И где же это тебя угораздило? Впрочем, разве ты теперь расскажешь? И хотел бы, да не получится. А ведь сам говорил, что тебе нельзя простужаться, что от этого у тебя внутри начинает щека дергаться... Тебе не больно, любимый?.. Ты совсем не можешь говорить?.. Она подошла к Виктору близко-близко и заглянула ему в глаза. - Я люблю тебя, - сиплым, срывающимся то ли от простуды, то ли от волнения шепотом сказал Виктор. Люся закрыла глаза и откинула голову: - Повтори, - попросила она тихо. ... Растаяли стены и осталось двое во всем мире - и не было никого, кроме двоих - все для двоих. Раскрылся цветок тела, дал отведать нектар забвения и хмель чистоты погрузил влюбленных в невесомый мир счастья. Отвесно взошло солнце чувства, и зной очищающего желания растопил лед преград, и реки двоих устремились к устью и слились в океане нежности... Слова... Что слова? Нет единых слов об этом и быть не может - потому что каждый раз и у каждого это происходит по-своему и гимн любви поется на разные голоса, но только в гимне ЛЮБВИ звучит истинна