— Как можешь ты так говорить? — прошептал он.
Она слегка отстранилась и взяла в ладони его лицо. И заставила посмотреть на неё.
— Ты не обязан был вставать на мою защиту. Не обязан был спрашивать у меня разрешения. Не обязан был так тщательно прикрывать меня от их взглядов. — На миг занервничав, она провела пальцем по его щеке. — …Не обязан был делать мне приятно.
Он понял, о чём она, но этого было недостаточно.
— Ничто из этого не помогло.
— Да, не помогло, — согласилась она, — но… — Не в силах подобрать слова, она опустила одну руку ему на грудь, прижала ладонь к сердцу. — Это указало на то, что мне нужно было знать.
— На что же? — дерзнул он спросить.
Она просто вновь притянула его к себе, обняла во второй раз. Она не ответила. А он не повторил вопроса. В итоге она встала с пола и, держа его за руку, вынудила подняться следом и пойти за ней. Подвела к постели и уложила. Он повиновался, уступив её настойчивости. Она медленно сняла с себя порванное платье и оставила его на полу, а он отвёл взгляд, потому что теперь она была обнажена. Он услышал, как она расстёгивает и кладёт на столик ожерелье. Затем она присоединилась к нему на кровати и укрыла их одеялом.
То, что она сделала после, поразило его ещё больше: своей тонкой рукой она обхватила его грудь и приткнулась к нему под бок. Притянула к себе крепко, а её нога даже обвилась вокруг его, и вот он повернулся к ней лицом и тоже обнял за талию. Что-то заклекотало у него в груди, и он вдруг затрясся всем телом. Галадриэль погладила его по волосам, успокаивая. Только когда она дотронулась до его щеки, коснулась большим пальцем солёных дорожек, он понял, что плачет. Он открыл глаза и глядел на неё очень долго. На её лице не было слёз. Но глаза ярко сияли. Казалось, никакая боль не могла заставить их померкнуть.
Ладонь замерла на щеке, и тогда он сделал то, чего от себя не ожидал.
Поцеловал. Не смог остановиться. Галадриэль откликнулась на этот поцелуй, приоткрыла губы, что ещё пуще сбивало с толку. У неё вырвался стон — тихий, нежный звук во мраке, и Саурон осторожно потрогал её лицо пальцами, а затем перевернул на спину и оказался сверху. Он её хотел, но хотел на собственных условиях, а Моргот у них это отнял. Замарал, превратил во что-то отвратительное и гадкое, и теперь ничего не вернуть. Не стереть.
Он разорвал их поцелуй и воззрился на неё в темноте.
— Знаю, я сказал, что не сделаю больно, — произнёс он, — но сделал. Я причинил тебе боль.
Она задрала голову, вздёрнула подбородок. В глазах отразилось несогласие.
— Ты спросил разрешения.
— А какие варианты у тебя были? — возразил он.
Она поднесла ладонь к его лицу, ласково дотронулась до щеки.
— Разные, — признала она, — но лишь один я выбрала.
«Выбрала». Теперь он кое-что понял. Почему он сверху? Он взял её под спину и перевернул их так, что сверху оказалась она. Если она этого хочет, то пусть покажет, чего именно. Больше он у неё этого не заберёт.
Она ахнула, а затем поднялась и села прямо, роняя одеяло. В тусклом свете её нагое тело было прекрасно, и он дал волю своим глазам. Приоткрыв рот, он блуждал по ней взглядом, запечатлевая в памяти ладные изгибы, и почувствовал, как шарят по его груди руки, как тянут они за тунику, силясь задрать повыше. Он чуть приподнялся и позволил ей стянуть с себя одежду. Галадриэль уронила её, обхватила его лицо и притянула для поцелуя, устраиваясь на нём сверху в позе наездницы.
Где-то там, за пеленой нежных поцелуев, он ощутил, как руки оставили его лицо и опустились к штанам, принялись расстёгивать и стаскивать их по бёдрам. Вот она вернулась к нему на колени, обхватила ладонью его мужское естество и стала ласкать. Между поцелуями из его горла вырвался придушенный стон, а когда она приподнялась, пристроилась и опустилась, он рвано выдохнул ей в губы. Она была всё такой же влажной, очень-очень тёплой, и, когда качнулась бёдрами к нему, он вскинул обе руки ей на спину и прижал ближе к себе.
Она скакала на нём до тех пор, пока оба они не вспотели, тяжело дыша, задыхаясь между поцелуями. Скакала, пока не содрогнулась от разрядки не один-два раза, а многократно, и их тела скользили друг о друга от каждого блаженного освобождения, что она на нём испытала. Сам он кончил лишь после того, как она повалила его плашмя на кровать и, упираясь в его грудь, двигалась вверх и вниз почти грубо, стоная всё это время.
Галадриэль насаживалась на него до упора и выжимала досуха, будто хотела, жаждала его всего до последней капли — и пик от её ласк был таким пронзительным, что у него потемнело в глазах, пока он трепетал под ней.
Он обхватил её руками, притянул к себе вплотную, повернулся с нею на бок и обнимал так всю ночь. Его рука погладила её лицо да так и осталась там. Пытливо глядя ей в глаза, он размышлял. Какой вред в правде, когда они и так уже прошли через худшее? А может, худшее ждало их впереди? Им нечем было утешиться — только друг другом. Почему бы не признаться? Она была для него всем.
— Я тебя люблю, — сказал он в темноте.
Её глаза засияли, но на этот раз, он понял, это был не просто отблеск света. Она подалась вперёд, запечатлела на его губах мягкий поцелуй, погладила по щеке.
— Я тоже тебя люблю, — тихо призналась она в ответ и прижалась крепче.
Так они и уснули в объятиях друг друга, в покое, наперекор невзгодам и жестокости мира вне этой комнаты.
*
Моргот вынудил их сделать то, что они сделали, — пусть. Они не могли этого изменить. Но каким-то неизъясним образом у них получилось всё исправить, пустить в нужное русло, создать собственную канву их отношений. Здесь, в безопасности его покоев, они могли быть самими собой и наслаждаться спокойствием, счастьем и удовольствиями, но за пределами комнаты для остальных им приходилось притворяться хозяином и рабыней. Галадриэль не гнушалась надевать ожерелье с цепью, ибо Морготу нравилось видеть его на её шее, и долгое время он их не трогал.
Однажды Саурон завёл об этом разговор.
— Если он прикажет повторить, нам надо знать заранее, как себя обезопасить.
Галадриэль помолчала, затем их взгляды встретились.
— Думаешь, он потребует этого ещё раз?
— Да, — ответил он, — хотя бы и из жестокости. Надо быть готовыми, Галадриэль.
Долгое время она хранила молчание, затем поднялась и подошла. Села к нему на колени, обняла за шею и наклонилась к уху.
— Тогда, если это случится, можешь дарить мне удовольствие так, как сочтёшь нужным, — прошептала она, — а я притворюсь, что мне неприятно. Буду вырываться. Буду кричать. Но хочу, чтобы ты помнил: это будет не всерьёз. И неважно, как яростно я буду сопротивляться, — ни в коем случае не останавливайся.
Она немного отстранилась и посмотрела в глаза, затем взяла его лицо в ладони и подарила нежнейший поцелуй. А когда губы её раскрылись, она добавила:
— Знаю, в это трудно поверить, но ты никогда не делал мне больно. Ни разу. Я теперь это знаю.
Он сглотнул ком в горле, всей душой презирая, что приходится замышлять такое ради выживания, ради того, чтобы пережить очередной день. Но подготовиться к такому было просто-напросто разумно. Если это случится, а они не обговорят всё заранее и он её обидит…
— Ты уверена? — спросил он.
Галадриэль улыбнулась — и губами, и глазами. Даже он не смог бы усомниться в её искренности.
— Да, — сказала она, и он ей поверил.
*
Это случилось. Они шли по коридорам вместе — потому что всегда ходили вместе. Саурону претила сама мысль оставить Галадриэль одну где бы то ни было, даже в его покоях, поэтому она всегда и везде его сопровождала. Так он защищал её, и она не возражала. Сегодня, как и в любой другой день, она надела ожерелье с цепью, и браслет был у Саурона на запястье, но в этот раз Моргот подошёл и встал у них на пути.