В том же Барнауле, когда люди стояли на холоде 5–6 часов, никто от власти не выходил с ними общаться. Более того, в тот день шла сессия Алтайского краевого совета, и поставили вопрос о социальных проездных, как будто издеваясь над людьми, на последний пункт повестки дня. Озлобление людей было чрезвычайным. Эта группа людей — не толпа, а масса людей, масса стариков — стояла на холодной площади, брошенная властью и оцепленная со всех сторон милицией и ОМОНом.
А ведь и в столетие революции 1905 года, в 2005 году, люди тоже перекрывали дороги из-за социальных проблем. Тогда была осуществлена так называемая монетизация льгот. На самом деле эта подспудная глубокая энергия протеста — она есть, она нарастает в нашем обществе, и если эти противоречия не разрешать, то ситуация может быть очень жестокой. Власть и олигархи будут драться за свои капиталы, за свои полномочия, за свою монополию на все это. И люди в условиях этой жестокой драки тоже ожесточатся. И вот этого нельзя допускать.
Всякая революция сугубо противоречива. Она несет в себе разрушение, но она же несет в себе и созидание. Поскольку она несет в себе разрушение, в ней всегда есть радикалы, которые в этом разрушении хотят идти дальше, чем это необходимо для решения объективных задач и того, что действительно нужно людям. Это неизбежно. Вопрос другой. Те общественные политические силы, которые действительно ведут революцию, они пойдут на поводу у этих радикалов, или они начнут с ними бороться? Они их ограничат и победят как контрреволюцию, или они окажутся у них в плену?
Революция — это объективный процесс, ее не совершает кучка заговорщиков. В этом общественном процессе может и должен возникнуть сознательный субъект, который берет на себя ответственность и предотвращает крайности террора и возможность контрреволюции.
Мнение по этому вопросу Александра Бузгалина:
Вернусь к октябрю 1917 года и позволю себе одну тезу. На самом деле революция делалась в расчете на относительно мирное развитие событий. Не случайно из «Петропавловки» отпустили белых генералов, не случайно стремились отменить смертную казнь, не случайно жестоко выступали против любого бандитизма. Может быть, чрезвычайно жестоко — у меня есть интересные свидетельства и цитаты. Но вот во что это в конце концов выродилось, что был красный и белый террор, — это второй вопрос. Вот одна цитата американского генерала Гревса по поводу Колчака: «На одного расстрелянного красными приходилось сто расстрелянных белыми». Так что не все так однозначно с тем, что только радикалы-левые все уничтожали в революции. Ответственность за террор несут те, кто не хочет признать право народа на революцию, не в меньшей, а в большей степени, чем революционеры. Революция — это сложный объективный процесс. Когда из народа делают хама на протяжении столетий, надеяться на то, что в революции этот хам вдруг станет красивым, умным и тонким интеллигентом, извините, просто глупо.
Большевики в народе видели и хама, и революционера. И интеллигенция иной раз озверевала и превращалась в такого кровавого хама, что никакому крестьянину и не снилось.
А теперь вернемся в наши дни. Волна революций, которая прокатилась по Европе на исходе Первой мировой войны, действительно преобразила немецкое общество, а также австрийское, венгерское, польское, французское… Поменялся общественный консенсус, поменялся компромисс между классами, слоями населения. Действительно, стали нормой и восьмичасовой рабочий день, и пятидневка, и профсоюзы резко усилили свою роль. И в этом огромную роль сыграли левые партии, прежде всего европейские социал-демократы.
Хорошо выученные уроки мы сейчас видим в социальном рыночном хозяйстве Германии, не говоря уже про Скандинавию или про Францию. Да и всю континентальную Европу можно считать продуктом тех событий, событий после Первой мировой войны.
Но, к сожалению, не современную Россию.
Социальный вопрос в России сегодня является ключевым, и он порождается огромным неравенством в обществе. Растущим неравенством. А также тем, что человек принижен, унижен и не чувствует себя личностью в этой системе. Он унижен тем, что никогда не станет богатым, а единственный, достойный уважения человек — это богатый. Он унижен тем, что никогда не получит право быть настоящим гражданином, ибо все за него решает коррумпированный чиновник. Сочетание этого неравенства с униженностью и придавленностью человека рождает раба, который легко превращается в хама, который легко озверевает в условиях социальных противоречий, а они очень глубоки. Поэтому очень важный вывод: если мы не решим этот социальный вопрос, мы никогда не получим демократического общества.