Кстати, покойный Александр Гинзбург никогда не называл себя диссидентом — он говорил, что был журналистом. Он действовал строго в рамках советской конституции — был же и такой подход. И далеко не все диссиденты были либералами. Были почвенники, славянофилы, были большие дискуссии, и до чего только не доходило иногда на этих дискуссиях. Не все были и западниками. Диссидентов объединяло то, что они мыслили иначе, чем предписывал официоз, и они рисковали за свою деятельность поплатиться свободой.
И сейчас рискуют. Например, вся мировая пресса сейчас пишет о том, как представители прокремлевского движения «Наши» преследуют Александра Подрабинека. Куча исков, прокуратура, допросы…
В 1977–1978 гг. его приглашали, уговаривали уехать из страны, давали время на то, чтобы он уехал.
И только потом, когда он отказался, его отправили в ссылку. А сейчас людей просто убивают. Последняя история: ингушский правозащитник Макшарип Аушев погиб 25 октября 2009 года. Это реальная история сегодняшнего дня. Получается, суть не изменилась, а методы стали еще страшнее, чем советские, — потому что тогда не убивали.
С другой стороны, сейчас вроде бы существует в определенной степени свобода слова, в определенной степени свобода политической деятельности. Сейчас существуют демократические институции, которых не было при СССР и быть не могло. А что касается убийств, то и тогда тоже убивали. Многие погибли в лагерях и в тюрьмах. 22 июня 1980 года был принудительно выслан из СССР Владимир Борисов, а на следующий день в автомобильной катастрофе погибла его супруга Ирина Каплун. Многие тогда сочли, что эта автокатастрофа была подстроена КГБ. За границей тоже убивали.
У чекистов методы остаются всегда теми же самыми. Иногда они ведут себя мягче, иногда жестче — это зависит от ситуации, от политической ситуации, от того, что им в голову придет. Но в целом технология давления та же самая. Хотя отчасти режим стал несравненно мягче и несравненно свободнее, чем это было в советское время.
Но при этом еще совсем недавно существовали выборы губернаторов, существовал кандидат «против всех», была кое-какая свободная региональная пресса. Все это методически теперь уничтожается. Это говорит о том, что политический вектор сейчас — это вектор Советского Союза. Мы возвращаемся в прошлое.
А раз так, то должно возрождаться и диссидентство. Что для этого нужно? Что, режим должен быть более жестким? Каковы вообще условия, необходимые и достаточные для того, чтобы то инакомыслие, которое существует, переходило бы в полноценное диссидентство?
Мнение по этому вопросу Глеба Павловского:
Думаю, что этой чертой является морально-ощутимая степень угрозы, угрозы базовым ценностям, угрозы этой самой человеческой сложности, сложности личности.
В диссидентстве было огромное разнообразие в позициях, но при этом с готовностью одни защищали других, ничуть не солидаризируясь с их позициями. Защищали вот эту самую сложность. Базовые ценности? Например, невозможно себе представить в советском самиздате нападок на ветеранов войны. Вы их просто там не найдете. Это было исключено. Люди, которые избавили мир от гестапо, были вне критики в принципе. Хотя тогда многие из них были вполне активны политически и реально работали в репрессивных органах. Вот это очень важно — диссидентство защищало сложность советского общества. Прочь все разногласия, если есть угроза России. Ради России мы были готовы отложить любые разногласия — когда надо спасать страну. И когда снова возникает угроза такой черты, снова инакомыслие переходит в диссидентство.
Мнение по этому вопросу Александра Подрабинека:
Условия для возникновения диссидентства сложатся тогда, когда власть перейдет к систематическим репрессиям против тех, кто думает и говорит иначе, чем предписано официозом. К систематическим. Когда заработает репрессивная машина. А сегодня — это не машина, это отдельные случаи, политическое безобразие. Диссиденты появятся тогда, когда общественно значимое количество людей осознает себя диссидентами. Не просто один, два или три диссидента, а когда это станет общественно значимым явлением. Вот тогда это будет означать, что диссидентское движение возобновилось и мы опять в СССР.
Мнение по этому вопросу Валерии Новодворской:
Мы живем в 2009 году. Сегодня диссидент по определению должен быть антисоветчиком, потому что путаться в трех соснах «социализма с человеческим лицом» было возможно при Дубчеке, но не сегодня. Хорошенького понемножку — сегодня такая путаница уже невозможна, сегодня мы все антисоветчики. И чтобы было совсем просто, черта легла между нами и властью 11 декабря 1994 года, когда танки перешли границу Чечни. Потом Ельцин ее спрятал — наступил Хасавюрт. Но сейчас у нас этих черт уже много: раскулачивание бизнеса, дело Ходорковского, свобода СМИ. Оставили одну радиостанцию, один журнал «Нью Таймс», одну газету — «Новую». Как пишет наш любимый Сорокин: чтобы в глазах не мелькало — всего по одному. Дикая жестокость власти — вернулись политические убийства. Еще одна черта — грузинская война, возвращение советского колониализма, возвращение агрессивной советской политики, попытка воссоздания СССР. А еще ресталинизация. Эти черты лежат повсюду. Почему их не замечают? Потому что это совершенно иная жизнь и иной статус. А у нас люди до последней возможности цепляются за некий «статус-кво», за возможность сидеть в Общественной палате, за возможность получать деньги. Это личный выбор каждого.