…Я провалился. Меня не приняли. Я играл на виолончели, может, и неплохо для Ташкента, но очень плохо для Москвы. И инструмент у меня был ужасный, и смычок, и струны, всё это было такое доморощенное и самодеятельное. А вместе со мной поступали зубры, ныне знаменитые на весь мир виолончелисты, они уже брали уроки у Ростроповича или Шаховской.
Конечно, я был хуже.
И это была катастрофа. Я был вынужден вернуться в Ташкент и прожить там еще 4 года. Я ужасно страдал и мучился, понимая, что жизнь моя закончена.
Но жизнь оказалась умнее меня.
Представим, что я бы поступил в Московскую консерваторию и закончил её, получил диплом виолончелиста.
После чего я бы сел в какой-нибудь оркестр и всю жизнь боролся, чтобы стать помощником концертмейстера группы виолончелей где-нибудь в Челябинске, или в Воронеже, а может, и в Москве… Я бы, возможно, ездил на какие-то короткие гастроли за рубеж, привозил бы дефицитные товары, и на вырученные деньги кормил семью и учил детей.
Но нет, судьба распорядилась по-другому. После ташкентской ссылки (где мне пришлось отслужить в Красной Армии) я опять приехал в Москву, на этот раз с легкостью поступил в класс композиции известного профессора Николая Пейко, закончил аспирантуру в Ленинграде, и довольно скоро стал известным композитором.
Как это произошло – ума не приложу, здесь явно сработали Высшие силы. Но то, что мне казалось ложным, неправильным шагом, просто катастрофой, – имею в виду неудачное поступление в Московскую консерваторию, – на деле оказалось изящным ходом моего провидения: я стал тем, кем должен был стать.
Главное, наверное, – не следовать ленинской формуле: шаг вперед, два шага назад. Я уж не помню, по какому поводу вождь высказался таким образом, а нынешняя молодежь, небось, и не слыхала о такой «походке».
Но могу сказать, опираясь на свой опыт: только вперед! Да, можно сделать шаг назад, чтобы «остановиться, оглянуться». Но потом надо обязательно найти в себе силы, и сделать два – да чего там два – три-четыре шага вперед.
Так получилось с отъездом в Америку. Не буду углубляться в детали, об этом я писал в своих книгах.
Вкратце.
В 1990 году мы с женой и 11-летним сыном уехали в Штаты. Мне была предложена неплохая позиция: зарплата, жилье, медицина.
Сын подрастал, был явно талантливым музыкантом, и было ясно, что ему неплохо бы поучиться в Нью-Йорке, освоить язык и вообще Западную жизнь.
В 1990 году можно было уезжать уже без всяких проблем, без потери гражданства, жилья и пр.
И мы уехали.
Мы сделали этот неожиданный и опасный шаг. Риск был велик. Я мог потерять свое имя, репутацию, прекрасно развивающуюся композиторскую карьеру.
Что нас ждало в Штатах – никто не знал.
Жизнь там складывалась по-разному. Много хорошего, но было и немало проблем.
Америка – совсем не рай, там надо бороться за свое место под солнцем.
Но это хорошо делать молодым, до 20 лет.
У нашего сына всё сложилось хорошо. На сегодня он известный американский композитор, пишет музыку для кино и для балета, выступает с концертами по всему миру.
А мне было уже за 40 и делать карьеру заново было довольно поздно.
Проведя в Америке 12 лет, я вдруг понял – надо возвращаться.
В Америке говорят: надо жить там, где ты работаешь. Если ты живешь в Чикаго, а тебе предложили хорошую работу в Лос-Анджелесе – не задумывайся и переезжай!
Американцы легко переезжают, бросают насиженные места, мебель и прочий скарб, селятся на новом месте, заводят новых друзей, новую мебель и новую жизнь.
Мне предложили работу в Москве. Меня ждал новый фильм, новая работа в театре, концерты в лучших залах, певцы, оркестры и т. д.
И я, недолго подумав, вернулся в Россию.
О, это было непростой ШАГ!
Конечно, переезд равен двум пожарам, даже на соседнюю улицу, а если в другой город, то, наверное, трём. А если совсем в другую страну, да ещё через океан – это равно извержению вулкана, цунами и пожару одновременно.
Но не это самое страшное.
Перевезти вещи, оформить все документы, позаботиться обо всех младших и старших родственниках, продумать все банковские операции, налоги, билеты, контейнеры, картины, библиотеку – это большая головная боль.
Но это всё преодолимо.
Страшнее всего – ложно понятая гордыня.
Ужасное чувство, что ты потерпел неудачу.
И тебе очень стыдно.
Ты понимаешь, что каждый будет подходить к тебе, и говорить сочувственно (в кавычках):