— Охота пуще неволи, — скривил он в иронической улыбке губы. — Вот захотелось повидаться с человеком, послушать, что он скажет.
— И давно вы пишите? — спросила Зоя.
— С весны. Газета со стихами попалась — хорошо пишут. Я и решил: буду писать, все равно делать нечего. Читаю жене, соседям…
— Ну и как им?
— Нравится. А в газету посылаю на конкурсы — даже не печатают. В чем тут дело, думаю, разобраться надо.
— А кто вам посоветовал обратиться к Владимиру?
Володя оторвался от рукописи и тоже с интересом посмотрел на гостя.
— Учительница внучки моей, Катюшки — Надежда Ивановна.
— А ей вы показывали свою тетрадь? — спросил Володя.
— Тут вот какая история приключилась, — точно уклоняясь от надоевшей мухи, качнул он головой. — Сперва эту тетрадку я дал Катюшке и попросил показать ее учительнице по литературе. Мне важно было, что она скажет. А та прочитала немного и на другой переменке вернула ее внучке вместе со своей запиской. А в ней написано: «Стихи нуждаются в доработке». На другой день я сам пришел к учительнице. Спрашиваю: «Какая такая доработка нужна?» А она мне: «Извините, но, по правде говоря, они вообще никуда не годятся. Я просто пожалела вас. Стихи нельзя так писать». — «А как их писать?» — спрашиваю. И как стала она рассказывать мне про какие-то там харлеи-варлеи… Главное, слушаю, слушаю, а сам дурак дураком. Специально она так, что ли? Думаю: как же ее дети поймут, если даже я не понимаю?
Встретившись глазами, Некрасовы невольно улыбнулись.
— И что было дальше? — спросила Зоя.
Лосев обескуражено развел руки.
— Ну, я и спросил ее, может ли кто попроще мне объяснить все это? Она, то есть Надежда Ивановна, и направила меня к вам.
Церемонным жестом указал он на Владимира.
— Что ж, я, конечно, попытаюсь. Только не лучше ли вам попробовать писать прозу?
— Нет. Я хочу писать стихи. Мне это нравится, — проявил он упорство.
— Дело ваше, — поскучнел Володя, — только… М-да. Иван Петрович, а чем вообще приходилось вам заниматься в своей жизни? Что вы хорошо умеете делать?
— Пахать, сеять, колодцы копать, печи ложить, бани строить. Умею технику чинить, — он застенчиво улыбнулся, — на гармони играть…
— Ну и замечательно. Вот на это все и будем опираться. Сначала вам понадобится опыт музыканта. Вот скажите, чем, по-вашему, отличаются стихи от прозы?
Гость озадаченно, как-то по-щенячьи склонил голову на бок.
— Точно не знаю, но некоторые стихи, как только начинаешь читать, так почти сразу и петь хочется.
— Вот именно! — оживился Володя. — Это все потому, что они различаются ритмом. Говоря языком литературным, стихи — это ритмически организованная речь. Причем заметьте, Иван Петрович, заданный вами ритм должен соблюдаться на всем протяжении стиха. Это вам понятно?
— Ну, а чего ж тут непонятного? Каждое произведение играется по-своему: вальс, скажем, в одном ритме, полька — в другом…
— Все верно. А как вы его удерживаете?
— Так басовыми кнопочками отбиваю, — гость проимитировал пальцами игру левой руки.
— Правильно. Но когда пишешь стихи, басовых кнопочек под рукой нет, и ритм нужно отстукивать мысленно. Сбой ритма — это и есть ваш первый грех. Тут у вас и полька и вальс в одном четверостишии.
— Вот тебе и на, не замечал, — озадаченно почесал затылок Лосев. — Выходит, я не стихи делаю, а винегрет?
— Что-то вроде того.
— Значит, у каждого стиха должна быть своя мелодия, так что ли?
— Так, Иван Петрович. И я вам вот что скажу: человек, читающий ваши стихи, в местах сбоя ритма тоже будет сбиваться. Вот пусть их вам почитают вслух, и вы сами убедитесь в этом.
— Ладно, Владимир Митрофаныч. А что в моих стихах еще не так?
— Еще одна ваша оплошность: строки, которые вы рифмуете между собой, совершенно разной длины.
— Так у меня в тех строчках длинных слов много.
— А кто их туда натащил? Вы или сосед? Вы же строитель. Понимаете, стих — это не грачиное гнездо, где ветки набросаны, как попало. Это — изящное ласточкино гнездышко, вылепленное со знанием дела, заботливо, кропотливо, комочек за комочком. Со словами нужно работать.
— Да что с ними сделаешь, если они длинные, как гусеницы?
— Смените их, переставьте местами, измените мысль… Вы, кажется, говорили, бани умеете строить?
— Умею.
— Хорошо. Представьте себе, что вам нужно срубить баньку, примерно два на три. А строительный материал, прямо скажем, неважный. В общей куче: дуб, сосна, липа и прочее, и все хлысты разной длины и толщины. Что вы станете делать и как?
— Осмотрю все, отсортирую, перемеряю, — ребром ладони стал делать невидимые зарубки Лосев. И куда только делась его неуверенность? — Потом выберу из крепких пород бревна потолще. Это в основание. Подгоню их друг к другу…