— А я и не собираюсь отказываться — давно о нем мечтал. Кстати, и у меня для тебя есть подарок. Держи.
— Вот это да! — радостно воскликнула девочка. — Кажется, это профессиональный?
— Говорят, что да. У него в комплекте и микрофон выносной.
Послышались несколько кнопочных щелчков и звук поцелуя.
— Делаю первую запись. Спасибо, дядя Вова.
— И тебе, Веруня, спасибо.
И опять звук поцелуя.
— Как я понял, ты все конфликтуешь с мамой?
— Да. Она постоянно унижает меня своими придирками. И вообще, она жестокая.
— Верочка, хочешь знать, что я об этом думаю?
— Да.
— Ты мне поверишь, что я честен с тобой?
— Я тебе верю больше, чем кому-либо на свете.
— Ну, так слушай, девочка. У плохих и жестоких матерей очень, очень и очень редко вырастают добрые, способные к любви и состраданию дети. Сейчас она ведет себя, как любая растерявшаяся мать: ревнует тебя ко всем, и больше всего на свете боится потерять тебя.
— А чего ей бояться? Я уже большая.
— Верочка, о том, что ты выросла, знаешь пока только ты. А мама нервничает оттого, что не поймет, что же изменилось? Ведь ты, если вдуматься, снова сползаешь в детство: ведешь себя как строптивый ребенок. Не правда ли?
— Не знаю.
— Верочка, а ты сделай так, чтобы мама заметила, что ты повзрослела, и увидишь: ваше непонимание исчезнет.
— Дядя Володя, но она и слушать меня не хочет. Все психует и психует.
— Вера, а ты поставь себя на ее место. Ведь то, что она сейчас видит, не понравилось бы ни одной из матерей: ее родная кровинка целых две недели подряд не отходит от безногого, в два раза старше ее дядьки. Кого это не встревожило бы? Разве что плохую мать. Так что ты уж не обижайся на нее.
Она глубоко вздохнула.
— Я помирюсь.
— Вот и молодчина. Это уже взрослый поступок.
— Дядя Володя, я никогда не забуду, что ты для меня сделал.
— Верочка, ты сделала для меня не меньше. Ко мне вернулась уверенность, что я живу не напрасно.
— Нет. Это все равно меньше, чем жизнь.
— Чтобы ты не чувствовала себя уж слишком обязанной мне, я кое в чём признаюсь тебе. Но ты услышь об этом, и сразу забудь. Договорились?
— Ладно.
— В тот день, когда меня потянуло выйти в море, я подумал — это зов смерти. И на всякий случай у своего товарища оставил для одного человека письмо. А моря я не боялся — тогда я уже все знал о нем. И потому греб и греб, пока не начал терять берег. Я не был уверен, что мне хочется вернуться туда. И в тот момент, когда наши с тобой жизни висели на волоске, мы встретились. Кто к кому был послан? Я не знаю.
— А я знаю: ты — ко мне. Это я звала, я умоляла кого-нибудь прийти ко мне на помощь! И ты один услышал, нашел и спас меня.
— Однако же трудно тебя в чем-то убедить.
— Дядя Володя, ты думай что хочешь, но я уже давно все решила: когда мне исполнится восемнадцать, я найду тебя и заберу к себе.
— Ничего себе новости! — воскликнул Володя. — Это ж надо придумать такое. Веруня, милый ты мой человечек, теперь и меня послушай. Если когда-нибудь по какой-то минутной слабости я приму от тебя такую жертву, то, как только опомнюсь, тотчас покончу с собой.
— Ты что?! — с болью в голосе воскликнула девочка.
— …Так что даже и не думай об этом. Выброси эти глупости из головы раз и навсегда. Смело влюбляйся в сверстника, выходи замуж и живи на радость себе и своим близким. И я за тебя порадуюсь.
— Дядя Володя, но я не смогу быть счастливой, зная, как тебе плохо одному.
— Верочка, ты меня прости, но трудности, пожалуй, самое последнее, что может огорчить меня в жизни. А мое счастье?.. Ты меня не спрашивала, но я уже влюблен в одну девушку… Кстати, тогда я именно для нее и оставлял письмо.
— А она? Только, пожалуйста, не ври.
— Она?.. Она без ума от одного ловеласа, буквально ослеплена им, и поэтому больше никого и ничего не замечает вокруг.
— Как же это? — с отчаянием в голосе спросила девочка.
— Видишь ли, такое случается: сердцу ведь не прикажешь.
— Дядя Володя, а кто эта девушка?
— Она моя знакомая. Ее здесь нет. Уехала.
— Навсегда?
— Да. Навсегда.
— Она красивая?
— Очень. Но главное, душа у нее чистая, что родник: сколько ни пей — жажды не утолишь.
— Ты тоже классный. Как она не почувствовала, что ты ее любишь?
— Все дело в привычке, Верочка. Эта девушка всегда смотрела на меня глазами медсестры. И кого она, по-твоему, могла увидеть во мне? — Только пациента. Даже я сам привык себя ощущать в некотором роде вещью, за которой нужно присматривать.