Майор едва сдерживал себя. Он достал ручку, открыл папку с бумагами.
— Ладно, капитан, расписывайтесь в получении награды и продолжайте свою… стройку века.
Заглянул в бумагу, непонимающе насупил брови.
— Да, вот, кстати, Ольга Ивановна, — обернулся он к Васильевой, — передайте, пожалуйста, эту справку на льготы ветерану войны Богомолову Василию. У него есть все основания на получение повышенной пенсии, пусть оформляет.
Она с недоумением взяла в руки протянутый ей листок, вчиталась в текст.
— Но ведь этой справке больше двух лет…
— Не беда: она — действительна. Ее же из Центрального госархива прислали.
— Майор, — твердо сказал Володя, — Василий Николаевич умер еще в феврале.
— Жаль. Видно, нам не сообщили.
— Если бы так обошлись с вашим отцом, я уверен, у вас бы сейчас проявились более сильные чувства.
— Да, вероятно. Я разберусь с этим. Ну, все. У меня уже нет времени расшаркиваться с вами. Принимайте награду, и я поехал.
Владимир сделал протестующий жест.
— Нет, майор, я ее не приму. Чтобы в полном смысле слова ощутить себя человеком, мне, черт возьми, сейчас нужен не орден, а протезы. И страховка — строить не на что. Так что везите его назад.
— Ну, ты, капитан, и гусь.
— Да и вы, майор, редкая птица. В таких фуражках в деревнях только гусей дразнить.
Майор, возмущенно пыхтя, направился к машине. Зоя с Анечкой и вконец обескураженная всем происшедшим Васильева последовали за ним. С трудом залезая в кабину, майор, глядя на Зою, осуждающе произнес:
— Ну, у вас и муженёк.
Она, придержав дверцу, простосердечно сказала ему:
— А мне он нравится. Представьте себе, я горжусь им.
Майор удивленно стрельнул в нее глазами.
— До свиданья.
И захлопнул дверцу. Уазик недовольно фыркнул и уехал.
Васильева поджала губки и нервно дернула плечиком.
— Ну, знаете, Зоя Николаевна, от вашего мужа я этого не ожидала.
— Я тоже. Но по существу он прав. Не в Москву же нам ехать со своими проблемами. Тем более что государство начинается именно здесь: в поселке, в районе. Значит, здесь и нужно учиться ответственности и человечности. Или вы думаете иначе?
Васильева с каким-то мистическим трепетом посмотрела на Зою, задумчиво покивала головой.
— Да, да. До свиданья.
И, подтолкнув Анечку, пошла с ней прочь, унося на лице обнаженную мысль: «Эти Некрасовы — опасные люди. С ними надо держать ухо востро».
На улице стало сыро и холодно. Строительные работы Володя прекратил. Их прогулки стали реже. Последние деньги Некрасовы поистратили на теплую одежду для ребятишек. У Зои уже не было никакой уверенности, что к весне они смогут раздобыть хоть какие-то деньги для продолжения строительства. Но у Володи оптимизма не убавилось. Он не сомневался, что выход будет найден.
Уже вторую неделю шли обложные дожди. С потолка начало капать. Светланка Данилова, принесшая бидончик молока, увидела подставленный под капель таз и рассказала родителям. Ближе к вечеру появился Сергей. Он взял небольшой тюк с остатками рубероида и влез на чердак. Минут через двадцать спустился вниз.
— Ну, как там? — поинтересовался у него Некрасов.
— Больших дыр нет. Трещины в основном и щели во фронтоне. Подоткнул, где можно было. Крышу повело, тут уж ничем не поможешь.
— Я так и думал. Ну, ничего, — махнул рукой Володя. — Скоро заморозки. А течь — еще один аргумент в пользу продолжения стройки.
Вскоре дожди прекратились.
Внезапно приехало семейство Геляевых. В доме все пришло в движение. Мальчишки стали обследовать их жилище, Елена — нянчить малышей, Зоя с бабушкой — накрывать на стол, а мужчины засели за шахматы.
— Осуетились люди, — сетовал отец Анатолий. — Стремление во что бы то ни стало разбогатеть, обедняет души. Но предаваться пьянству или унынию еще пагубнее.
Володя соглашался с ним, но в полемику пока не вступал — он был сосредоточен на игре. Однако это ему не помогло. Растеряв половину фигур, Некрасов уже через двадцать минут получил мат. Они начали расставлять фигуры для новой партии.
— Мы… вот тут вчера посмотрели один фильм, — задумчиво сказал Владимир, — да дело собственно не в нем, а в тенденции нашей творческой элиты буквально все выворачивать наизнанку. Как-то гадко это. Им надо непременно опорочить все славные имена России, плюнуть на каждую святую могилу, перелицевать всю нашу историю. Что ими движет: ненависть, зависть, жадность или глупость?