Мне вспомнился Сергей – и даже на секунду подумалось, что они основали тайное общество постигающих Вселенную. «Скоро», – думал я, – «они будут устраивать заседания в «Фениксе», а пока что просто заходят по одному, подготавливая меня». И сразу же посмеялся над бредовостью этой мысли – как они вообще могут быть связаны между собой?
– Не знал, что Вы думаете о таком, – я удивлённо покачал головой, невольно восхищаясь силой идеи Лёхи, но тот только отмахнулся.
– Фигня, блин, это ведь так, слова – я красиво говорить научился, когда после тюрьмы читать стал запоем. Наш мир, понимаешь, он же любит это: красивый костюм, красивая речь, духи, улыбки. А под этим слоем сливок и крема лежит самое что ни на есть настоящее дерьмо, и вот о нём как бы не принято говорить. Это всё ненастоящее: красота модниц уйдёт через 20-30 лет, костюм порвётся, духи смоются, слова забудутся – и вот тогда останется то, чем ты на самом деле являешься. Я вот не боюсь быть таким, какой я есть без костюма и изысканных фраз – панки не притворяются, блин.
Я поднял вверх кулак, выражая солидарность с позицией Лёхи, и, не зная, что сказать, ляпнул:
– Респект.
Он засмеялся:
– Завязывай, блин. В желании смотреть на мир трезво нет ничего особенного. Знаешь, блин, это что-то типа агностицизма – слышал, да? Только я агностик не только в религиозном смысле: я агностик во всём! Я не знаю, есть ли Бог или нет, я не знаю, великая ли Россия страна или нет, я не знаю, хорошие люди меня окружают или же их шкафы полны скелетов: истина всегда посередине, и к ней нам не дают подобраться те, кому выгодней, чтобы мир виделся двухсторонним.
В моей голове вновь промелькнула параллель с Сергеем – мало ли? Но нет, Лёха точно не может отказаться от земного в пользу космического: он слишком любит жизнь и свиные рёбрышки, которые он, собственно, и заказал, закончив говорить.
После еды на Лёху нахлынула меланхолия и, закурив, он продолжил рассуждать:
– Сейчас, блин, даже нельзя точно сказать, что плохо, а что нет. Пример: плохо ли показывать сиськи в прямом эфире, ну? Если плохо, то почему? Где я их не видел, ну?! Ах, дети увидят, блин. А что, дети всю жизнь проживут, любя свою жену платонической любовью, и детей из детдома возьмут? Ах, это на психику может повлиять. Как по мне, человека любая вещь психом может сделать, и тут точно не скажешь, были ли это сиськи, увиденные по телеку; пьяный отец, избивающий мать или смерть любимого попугайчика – люди несовершенны, причём во многих вещах, но одна из главных – психика. Свобода мыслить, свобода осознавать то, что мы видим, делает нас уязвимыми. Блин, люди, по факту – это те же роботы, развитие которых можно направить в нужное русло, если правильно подойти к воспитанию. Оттуда всё и происходит, следовательно, если мы хотим получить идеального человека, нужно просто правильно «сломать» его психологически. Конечно, до машины нам далеко, но ведь на то мы, блин, и люди, чтобы у нас в голове вечно возникали противоречивые мыслишки. Вот она – уязвимость! Нас может свести с ума мелочь, увиденная не в то время – увидь тот или иной человек эти самые сиськи в другое время, может, и не стал бы, условно говоря, сексуальным маньяком – а почему так, ну?
Мы не знаем, потому что сама по себе уязвимость – не болезнь. Она порождает болезни, но её источник не лечится – это сознание, душа; я не знаю, что это, но я знаю, что оно есть и оно подвергает опасности даже не самого человека – а общество других, избежавших болезни. Оно, общество, есть потенциальная, блин, жертва, ибо система может жить без одного своего винтика, если только этот винтик не попробует её уничтожить. И тут уж нужно выбрать: либо люди должны стать бездушными винтиками, либо нужно научиться предотвращать их помешательства. А как? Сиськи, что ли? Запретить? А если начнут сходить с ума, если не будут их видеть?