Хотя бы примерно определить время без часов было невозможно, а всегда точно шедшие тяжелые мраморные часы в бронзовой оправе теперь стояли. Егоров завел их, но они так и не пошли. Безнадежно поломался и маленький кругленький будильник. Наручные часы тоже стояли. "Магнитная буря или что-то в этом роде", - прокомментировал Артем, чтобы как-то объяснить происходящее, и это его заметно успокоило. Но обрести полное психическое равновесие оперативнику не давала мысль об утерянном пистолете. Он снова отправился на поиски, и снова долго и бесполезно обследовал местность в окрестностях столба.
Окончательно утратив надежду на благополучный исход неприятного происшествия, Артем вновь вернулся в свою квартиру и подумал, что пора идти в отдел. Он живо представил себе, как его коллеги, у которых сегодня, наверное, и без того предвидится трудный день, будут брошены на поиски его оружия и станут укоризненно посматривать на виновника чрезвычайного происшествия, а может, и открыто высказывать ему свое недовольство. "Но, что бы ни случилось, - решил Артем, - надо не впадать в панику и уметь мужественно отвечать за свою нерасторопность. Надо взять себя в руки, принять душ, позавтракать и - на службу. А там видно будет". К тому же боль в его плече неожиданно быстро прошла, и он даже успел о ней забыть.
Краны в ванной сначала свирепо зарычали, потом жалобно завизжали и, наконец, беспомощно зашипели. Помыться без света еще можно было бы, но без воды... Напускной бодрости у опера несколько поубавилось. Приготовить свое фирменное блюдо - яичницу - Артем не мог: не работала плита. Отрезая хлеб, Егоров неосторожно резанул острым ножом палец и был удивлен полным отсутствием боли и крови, хотя рана была глубокой. Заклеив порез пластырем, Артем мог о нем больше не вспоминать. На завтрак он решил обойтись консервами и сырыми сосисками, но пища показалась ему совершенно безвкусной, даже несъедобной. Он вдруг понял, что вовсе не хочет есть и пытается делать это по привычке, как всегда перед уходом на работу. Тут Артем вспомнил о своей исчезнувшей кошке и подумал, что она-то уж точно оголодала. Он обошел квартиру, заглядывая во все углы, позвал - в ответ ни звука. Может, выскочила вслед за ним в приоткрытую дверь и потерялась? Или ее унес смерч? Артем вышел на лестничную площадку и снова позвал. Кошка не объявилась. "Ладно, найдется, - вдруг остыл оперативник, - хватит с меня других проблем".
Егоров вышел на балкон и осмотрелся: небо было таким же матово-красным, но заметно светлее. На нем не виднелось ни облачка, ни поздней звезды, ни яркого проблеска первых солнечных лучей - казалось, его равномерно покрасили багровой флуоресцентной краской.
В комнате, переодеваясь, Артем наткнулся взглядом на стоявшую в серванте начатую бутылку коньяка и пару рюмок. Несколько нервничая от своих раздумий, он машинально взял бутылку, отвинтил крышку, плеснул в рюмку коньяку и сделал глоток. Отсутствие вкуса у жидкости поразило его. Артем глотнул прямо из бутылки - вода. Не может быть. Еще вчера мимоходом забегал к нему знакомый, и они из этой бутылки выпили по паре рюмок - коньяк был хорошим. Егоров поспешно сделал еще несколько глотков: "Да что это со мной?" Тогда он стал пить не спеша, стараясь тщательно распробовать жидкость - результат был тот же. И вдруг, поняв, что выпил уже с полбутылки, Артем хлопнул себя по лбу ладонью: "Зачем? Я же собрался на работу! Теперь скажут, что спьяну потерял пистолет". Он сел на диван и стал внимательно вслушиваться в свои ощущения. Но время шло, а коньяк на организме никак не сказывался что называется, "ни в одном глазу"! Может, пошутил кто? Последнее время много всяких кудесников развелось: воду превращают в вино, вино - в воду. Впрочем, черт с ними! Об этом потом. В конце концов, худа без добра не бывает.
На улице Артем разглядел то, чего не видел с балкона: трава и деревья всюду сникли и почернели, словно их опалило огнем или прихватило морозом. "Что за черт?!" - в очередной раз изумился опер и пошел к своему старенькому "москвичу", стоявшему во дворе под открытым небом. С первого раза машина не завелась, впрочем, так же, как и со второго, третьего и четвертого. "Но ведь ездил же он вчера!" - в сердцах подумал Егоров и, выбравшись наружу, сунул голову под капот. Если бы он захотел и чуть поднапрягся, то в течение нескольких лет мог бы купить машину поновее. Но опер с какой-то особой нежностью относился к старым вещам и всегда с неохотой с ними расставался.
Когда-то, еще в раннем детстве, у него был серый пластмассовый заяц, у которого уже стерся один глаз и поотваливались лапы. Но даже в этом виде он продолжал оставаться любимой игрушкой. Видя такую любовь к игрушечному зайцу, мама купила ему другого - яркого, оранжевого, смеющегося. Старого же выбросили на мусорку. Но ребенок наотрез отказался признавать благополучного и довольного, но какого-то чужого зверька и требовал обратно серого калечку. К этому сначала отнеслись как к пустому капризу. Однако мальчик горько и безутешно плакал до тех пор, пока ему не вернули принесенного с мусорки и тщательно вымытого старого приятеля.
Поломка машины так и не обнаружилась. Решив, что ему все же придется подумать о новом автомобиле, опер отправился в отдел пешком. Улицы города были захламлены мусором, асфальт местами полностью засыпан песком, пылью и каким-то серым веществом, похожим на пепел. Пустоту нарушали лишь редкие уныло бредущие прохожие, и было странно, что нигде не появлялось никакого транспорта. Воздух застыл неподвижно, ни одна черная ветка ни разу не колыхнулась. Природа замерла, будто в ожидании чего-то тревожного и грандиозного.