— Мужчина должен хотеть того, что хочет женщина.
— Ну, так я не хочу, чтобы он уезжал. И вы знаете, он тоже не хочет. Он же вам сказал, что никуда не поедет, — твердо проговорила Анюта, и еще чуть было не добавила: «И отстаньте вы от нас». Но вовремя спохватилась. И так лишнего наговорила. Вон как она взвилась. Держись, Анюта!
Так она с отчаянным весельем подбадривала себя, но, как ей показалось вначале, напрасно. Никто на нее не собирался нападать. Валерия Ивановна только защищалась сама и отстаивала свою собственность.
— Война отняла у меня мужа, и я не знаю, что бы со мной стало, если бы не сын. Это все, что у меня осталось, в нем вся моя жизнь. И его я не отдала. Уберегла. Я пошла на все, на преступление, может быть. Мне тогда было все равно, что подумают люди, а сейчас и подавно. Какое мне дело до всего, что про меня скажут. Я спасла сына — вот главное. Неужели я теперь отдам его? И кому?
Только сейчас почувствовала Анюта, как душно сделалось в этой комнатке, тесно заставленной вещами. Тут не оставалось места даже для того, чтобы встать и отойти подальше от этой женщины, которая похваляется тем, чего надо было бы стыдиться. Всю жизнь отнимала у сына самое главное, самое для него дорогое и хвалится этим.
— А мне и не надо, — сказала Анюта с нескрываемым негодованием.
— Как это вам не надо? — удивилась Валерия Ивановна.
— Мне совсем не надо, чтобы вы мне отдавали. И как это вы научились так? Разве можно у нас отдать человека? Захочет — и сам никуда не денется.
— Вот вы как заговорили!
— Я вас не спрашивала, сама взяла. Мы с ним никого не спрашивали.
— Ну, вот мы и договорились. — Валерия Ивановна легко вздохнула, словно она и в самом деле была вполне довольна разговором с Анютой. — Вы мне все сказали, и я привыкла действовать прямо. Теперь вы его больше никогда не увидите. Вот так-то, моя милая. И не пытайтесь. Он сам не захочет встречаться с вами.
Решив, что все сказано и ей пора уходить, она, однако, не очень спешила. Достав круглое зеркальце, Валерия Ивановна придирчиво осмотрела свое красивое лицо и даже слегка улыбнулась себе. Только проделав все это, она захлопнула сумочку и поднялась. У нее был такой вид, словно она отлично отдохнула и теперь снова готова к бою.
— Так-то, — повторила она, широко распахнув дверь. На пороге обернулась, розовым пальчиком легонько похлопала по своему обтянутому шелком животу и улыбнулась, теперь уже Анюте, проговорив: — Если у вас тут что-нибудь завелось, могу посодействовать.
Анюта задохнулась от горячей обиды, так, словно вдруг оказалась в комнате, охваченной пламенем.
— Уходите, — опаленными губами прошептала она.
— Все понятно: вы ненавидите меня. И совсем напрасно…
Кое-как овладев собой, Анюта выговорила;
— Мне просто не хочется вас уважать.
Вот она и осталась одна. Здесь, в этой комнате, где каждая вещь обласкана ее вообще-то неласковой рукой, теперь она — чужая. Теперь она никому тут не нужна, и ей тут тоже ничего не надо. Анюта повернулась к постели и зачем-то поправила подушку…
Директор стоял у входа в сквер и, как после какой-то пыльной работы, здоровой рукой сосредоточенно отряхивал другой пустой рукав.
— Проводил, — сказал он Анюте. — Чем вы ее там допекли? Вылетела, как пуля. Куликов к ней: «Мама, мама»… А она его в машину, как пьянчугу. Даже коленкой подсадила… Вот себе и скорая помощь.
— Дура я, что с ней разговаривать взялась, — проговорила Анюта, проходя мимо директора. И уже потом подумала: «И вообще я — дура».
ФЕДОР
1
Опять Федор подрался с Колькой Зубковым. Схватились на большой перемене за сараем, где были свалены старые парты и разное отслужившее все сроки школьное имущество. Федору совсем не хотелось драться, да от Кольки разве отвяжешься. Он с самого утра, как только пришел в школу, начал приставать к Федору и наконец добился своего.
Дрались честно, все мальчишки следили, чтобы все было по правилам. Победителем считался тот, кому удавалось сбить противника с ног. Чаще побеждал Федор, хотя все знают, что Колька сильнее и увертливее. И дрался Колька весело, азартно, а после каждого полученного удара так вскрикивал, словно для него это первое удовольствие.
А Федор дрался расчетливо, бил редко, но наверняка, потому что драка никакого удовольствия ему не доставляла. На ногах стоял прочно, от ударов не увертывался и переносил их стойко.
После каждой драки, утирая пот и отдуваясь, Колька напоминал:
— Я тебе, Федька, друг. Давай твою руку.
Дружба эта, или, вернее, вражда, началась с самого первого дня нового учебного года. Перед уроком, когда почти все уже сидели на своих местах, вошел в класс незнакомый мальчишка. Он почему-то всем очень понравился, хотя был он некрасивый и, видать, задиристый. Глаза у него темные, веселые, а ресницы и брови, наоборот, очень светлые; нос—пуговка с двумя дырочками; губы толстые, добрые: волосы тоже светлые, чуть рыжеватые, подстрижены по-модному — «под канадку».
— Здорово, огольцы!.. — выкрикнул он и уверенно направился к парте у окна.
Там уже сидел кто-то.
— Это моя парта, давай отсюда и не вякай. Я тут целый год маялся.
— Мы тебя такого что-то не видали в прошлом-то году, — возразил тот, которого он вытеснил.
— Правильно. Прошлый год у меня совсем другая была жизнь. Я по разным странам путешествовал.
Так вот, оказывается, это кто! Все сразу вспомнили: это сам знаменитый Колька Зубков, который в прошлом году переполошил всю школу. Он удрал из дома еще до начала учебного года, когда его мать уехала в Ессентуки лечиться, а отца послали в колхоз на вывозку урожая. Так что никто ничего и не знал сначала. Первый узнал директор школы, получив от Кольки письмо:
«…Сообщаю вам, что нахожусь неизвестно для вас где. Вернусь, когда сам захочу, об чем известите моих родителей. Они тоже не знают, в каких я странах нахожусь. С уважением к вам Н. З.».
Поймали его только весной, в Ленинграде. Он шлялся по причалам морского порта и глазел на пароходы, прикидывал, на котором ему пуститься в путешествия по дальним странам.
Вот какой человек пришел. Конечно, ему отдали его законное место. На первой же перемене он спросил:
— Кто у вас первый силач?
Он гулял по школьному двору в окружении одноклассников, которые почтительно ему сообщили, что первый силач у них — вот он тут стоит — Федор.
— Давай, Федя, дружить, — предложил Колька и поднял кулак в знак прочной мужской дружбы.
Ребята обомлели, а Федор резонно заявил:
— Это еще надо посмотреть, каков ты человек.
— Ну, смотри, — сказал Колька и неожиданно ударил Федора в плечо.
— Вот как ты… — Федор покачнулся, но устоял на ногах.
— Это я для разминки. — И ударил по другому плечу.
После третьего удара Федор развернулся во всю свою силу, Колька ухнул и ткнулся своей пуговкой в траву.
— Силен, — невнятно проговорил он, выплевывая листок подорожника. Вскочил на ноги и протянул руку — Теперь мы с тобой друзья на всю жизнь.
Любил Федор тихую спокойную жизнь, но как-то все не получалось, наверное, оттого, что не любят люди тихой жизни. Это он давно уже заметил и, кроме того, понял, что никто не хочет считаться с его желаниями. Все выдумывают разные и какие-то совсем лишние дела. Вот, к примеру, Анюта.
Работа у нее хлопотливая, беспокойная, но ей этого мало, она еще и в завкоме, и депутат райсовета, и заявление в партию подала… А тут еще этот Куликов… Хорошо, что он уехал из поселка, может быть, Анюта теперь успокоится и все пойдет по-прежнему.
Каждое утро сестра будила его. Нехотя выкарабкиваясь из сна, как из темной, теплой ямы, он прислушивается, как сестра легко ходит по дому. Такая большая и тяжелая, она умеет передвигаться так, что только чуть поскрипывают старые половицы. Это, конечно, оттого, что она очень сильная и ловкая.