«Заноза, — подумала Анюта. — И когда это она успела так вырядиться? Вместе ведь, кажется, вышли с совещания…»
Вышли одновременно, Анюта ехала до вокзала на трамвае минут десять и ждала поезд с полчаса. Этого «занозе» вполне хватило для того, чтобы забежать домой и переодеться. Для кого? Нетрудно догадаться: сама же спросила про Куликова. Только для чего ей Куликов?
Решительно сунув свою тонкую горячую руку в большую Анютину ладонь, «заноза» проговорила:
— Зита Антоновна. — Отдернув руку, уселась напротив Анюты. — Мы с Куликовым учились вместе. Только он на фортепьяно, а я на теоретическом. Очень он был красивый мальчик и из хорошей семьи. Да к тому же еще и талантливый. А теперь для чего он мне, я и сама еще не знаю, вот посмотрю, тогда и решу. Услыхала, как сегодня вы в своем выступлении про него упомянули, и вспомнила, что его мама когда-то просила меня, если представится случай, навестить его. А я не люблю ждать случаев. Я их сама предпочитаю создавать. Вы мне покажете дорогу к Дому культуры?
— Пожалуйста, — согласилась Анюта. И, поглядев на часы, подумала: «Покажу. Я тебе такое покажу! Он как раз сейчас казнит себя. Все я тебе покажу…»
Всю дорогу от станции до сквера перед Домом культуры Зита молчала и только у самых ворот скороговоркой отметила:
— Тут у вас очень мило. И очень трогательно, как в деревне. И танцевальная площадка простенькая, но хорошая. Не очень я люблю этот блюз, размазня какая-то. Впрочем, теперь это модно. Но исполнение!..
Оставив без внимания все сказанное Зитой, Анюта мстительно подумала: «Вот сейчас ты все увидишь». И сказала:
— Вон там на площадке. Смотрите…
Но Зита уже сама увидела Куликова и сначала не узнала его, а только поняла, что это он, этот серый, помятый, склонивший лохматую голову на сверкающий лаком и перламутром баян. Это он выдавливает тоскливую «размазню», под которую увлеченно танцуют два-три десятка девчонок и несколько парней.
Остановившись в отдалении, она прошептала:
— Боже мой!.. — И, утопив тонкие пальцы в кружевной пене, добавила: — Какой ужас!..
12
Когда Анюта сказала брату, что вовсе она не в музыканта влюбилась, а в его музыку, она не соврала. Да и Федор ей сразу поверил: ну как это она могла влюбиться в какого-то алкаша? Влюбилась в музыку? Этого он не понял, но сестре поверил, как привык верить всегда и во всем.
И еще очень хорошо Федор знал, что сестра никогда не оставляла человека в беде. Такой уж у нее характер — если видит, что кому-нибудь приходится туго, она кинется на выручку. Ей всегда надо было кого-то выручать из беды, спасать. Вот сейчас она возьмется за этого баяниста.
Так он подумал и поэтому не очень удивился, когда однажды вечером Анюта привела какую-то незнакомую женщину и сказала, что она переночует в пустующей летней половине.
Это была совершенно необыкновенная женщина: роста она среднего, но рядом с Анютой выглядела подростком, так что Федор даже подумал: «Какую-то девчонку привела, вот еще!..» А потом оказалось, что она вовсе не девчонка, а женщина, и даже, наверное, будет постарше Анюты.
А как она одета! Такое можно увидеть разве только в кино. Платье зеленоватое при каждом движении струится и переливается, как вода. А на груди белая кружевная пена. И волосы, как водоросли, но только желтые, распущены по плечам и по спине и тоже струятся. Плащ, который она несла в руке, совершенно прозрачный. А в другой руке у нее большой желтый портфель.
— Вот это мой брат Федя, — сказала Анюта.
Женщина, не взглянув на Федора, рассеянно проговорила:
— Очень милый мальчик… — походя, как собаку, потрепала Федора по голове и уже больше не обращала на него никакого внимания.
У нее оказались отчетливый сильный голос и крепкая рука — это он сразу заметил.
Сестра открыла дверь в летнюю половину:
— Вот здесь вам ночлег. — И ушла на кухню готовить ужин.
— Разоделась, как в кино, — проговорил Федор.
— Городская. К нашему Куликову приехала. Она с ним училась вместе, а потом еще доучивалась в Свердловске. Говорит: мать Куликова попросила проведать, как тут у нас поживает ее сыночек. Самой-то никак не собраться. Хороша, значит, мать! — с горечью проговорила Анюта.
Ей надо было высказаться, выложить все, что накипело на душе, сказать все она могла только самой себе или брату. И хотя она знала, что не все доступно его пониманию, но сдержать себя, остановить свои горькие мысли уже не могла.
— А я вижу, мать тут ни при чем. Она сама по себе разлетелась. Зита Антоновна.
— Это ее так зовут?
— Приехала Куликова проведать, да не заладилась у них свиданка.
— Зи-ита!.. — с присвистом проговорил Федор, рассчитывая хоть этим развеселить сестру, но она даже не улыбнулась.
Тут распахнулась дверь и появилась сама Зита Антоновна, а вернее сказать, явилась, как чудо или как сказочная фея в бедную хижину. Федор — человек практический, он уже с первого класса перестал верить во все сказочное, но даже и он не устоял. В их темной избе появилась фея в розовой цветастой пижаме, с золотыми распущенными волосами и в золотых туфельках. По одну сторону двери — эмалированный, облупленный рукомойник и под ним на табуретке таз, тоже облупленный, по другую — какая-то обиходная одежонка на деревянной вешалке, а посередине — фея.
Федор не устоял.
— Ох ты как! — слегка обалдев, прошептал он. Анюта сочувственно улыбнулась и с беспощадной прямотой спросила:
— Это вы все для него?
И ответ был такой же прямой и беспощадный:
— Нет. Теперь уж для себя. То, что я видела и слышала, исключает всякое продолжение.
— Как это у вас все скоро решается? — удивилась Анюта.
Тряхнув головой так, что волосы разлетелись в разные стороны, «фея», как показалось Федору, весело воскликнула:
— Не люблю тянуть. Да и времени у меня мало. Скоро тридцать. А вам?
Анюта не ответила. Ей-то еще далеко до тридцати — так, по крайней мере, ей казалось. Она не ответила, но Зита не обратила на это внимания, да, кажется, и не ждала ответа. Она сама любила поговорить и не очень любила слушать, что говорят другие.
— Время, ох, время! — торопливо, как на бегу, воскликнула она, усаживаясь за стол. — Я в училище преподаю теорию да еще в пединституте. А шефская работа, а выступления! И все это — не считая разных заседании и прочих мероприятий. Так что дома живу только ночью. А время-то летит и пролетает. Вы даже представить не можете, как мы живем.
— Веселая у вас жизнь, — усмехнулась Анюта. — Еще картошки?
— Да, пожалуйста. Поверите, поесть толком — и то нет времени. Все на хватках. То в училище в столовой, то где буфет подвернется. — Она улыбнулась, хотела посмеяться, но, как видно, раздумала. — Мы как придем куда-нибудь, так сначала сразу в буфет, перехватить чего-нибудь, а потом уж за дело.
Ела она так же, как и говорила, — скоро и много, все подряд. Наверное, она даже не замечала, что ест. Удивительно, как это в такой невеличке помещается столько всякой снеди?
Федор даже жевать перестал от удивления, хотя и он и Анюта едоки были отменные. Но куда им до нее!