– А мы и так не знакомы. Спасибо, что хоть догадались!
– Я вам покажу свое жильё, и вы все поймете…
– Я себе представляю! Только не знаю, что я там должна понять…
– Идемте же!
Небритый повернулся и сделал несколько шагов по аллее. Потом оглянулся, чувствуя, что собеседница продолжала стоять на месте.
– Кстати, меня Егором зовут, – сказал он. – А вас?
– Елена, – нехотя ответила Витина мама.
Их глаза пересеклись. Лишь на короткое мгновение, лишь на миг. И женщина поняла, что за этим человеком можно идти без колебаний.
– Когда… сын умер, ему было двенадцать лет. Немного старше вашего Вити. Сейчас бы он уже школу заканчивал. Мы с женой думали, что не переживем, что сами… Я тогда запил – поначалу и сто пятьдесят помогало, потом организм привык, стало требоваться больше… Я не мог остановиться. Это длилось больше полугода, наверное, месяцев восемь. Я всегда думал, что у меня есть сила воли. Какое там! А вскоре и с работы уволили, выгнали, можно сказать. Жена меня пыталась уберечь от этой гадости, но не смогла. Тогда она стала молиться – сначала робко, потом все чаще и неистовей. Натаскала в дом каких-то образов, книжек всяких, свечей. Я наблюдал за ней со стороны – пусть себе, думаю, молится, что в этом такого. Знаете, у каждого из супругов в душе есть уголок, недоступный для другого: это та ниша индивидуального одиночества, куда порой хочется спрятаться даже от счастья. Это тот единственный уголок, где душа остается наедине с Богом. А уж в горе – и подавно.
– Вы так интересно сказали, – перебила его Елена, – прямо как из философского трактата какого-нибудь. Как афоризм, честное слово.
– А я и есть философ. Теперь уже домашнего, так сказать, а не общественного образца. Зачем, скажите, в уважаемом вузе преподаватель философии – пьяница? И правильно, что уволили.
– Вы работали в вузе?
– Представьте себе, в Педагогическом университете.
– И читали философию?! Нет, вы точно не такой, как все…
– Как все – кто, бомжи?
– Ну, вы поняли, – замялась Елена.
– Во-первых, я не бомж, – сказал Егор. – Как вы убедились, у меня есть жилье. А во-вторых, каждый из них когда-то кем-то был, причем, замечу, что не всегда отрицательным персонажем. Вы со мной не согласны?
Елена пожала плечами. Ей было неуютно в этой большой пустой комнате с отставшими кое-где обоями, с голой лампочкой под потолком вместо люстры. Женщина настороженно стояла у окна, опершись бедром о подоконник и не выпуская из рук свою сумочку. Егор сидел по-турецки на матраце, расстеленном в противоположном углу комнаты. Поначалу он принес из кухни единственную табуретку, но гостья брезгливо отказалась на нее садиться.
– Как хотите, – сказал ей тогда хозяин, – а я присяду. Устал что‑то…
И вот теперь она слушала рассказ этого одинокого человека, и постепенно переставала чувствовать страх перед ним. А он продолжал с убийственной монотонностью.
– Потом в нашей квартире начали появляться какие-то люди. Я думал, что жена приобрела новых друзей, которые помогают ей справляться с потерей сына… И только через некоторое время, случайно застав трезвым, соседка, баба Шура, просветила меня. Это ведь были не простые знакомые жены. Это были какие-то сектанты, которые пытались воспользоваться ситуацией и как-то отобрать у нас квартиру. Тогда мне бросилось в глаза, что уже и каких-то вещей в доме не стало. Я стал спрашивать жену, она молчала, как будто загипнотизированная. И я устроил скандал, да такой, что соседям пришлось вызывать милицию. Когда-то в молодости я боксом занимался, даже разряд имел. Вот и пришлось спустить с лестницы пару этих… прихожан…
Егор замолчал. Воспоминания давались ему с трудом.
– А ваша жена? – робко спросила Елена после паузы.
– Ушла вместе с ними.
– Совсем?
– Нет. Она вернулась через месяц. Какая-то другая вернулась, не прежняя, которую я любил… Поначалу я не замечал перемен…
– Вы продолжали выпивать?
– Да, было. Мы почти не разговаривали с ней. Я подрабатывал случайными заработками, приходил поздно вечером, ужинал, что придется, и ложился спать. А она… Я даже не знал, работает ли она на прежней работе.
– А где?
– Заведующей библиотекой.
– А жена готовила хоть что-то?
– Да, что-то было, но совсем не так, как раньше. Мы и спали на разных кроватях. В том углу стояло раскладное кресло, я спал на нем. Мы в тридцать пять лет перестали быть супругами, перестали быть родными. Нас много лет связывал ребенок, а когда его не стало, оказалось, что мы просто чужие люди…