Стемнело. Свет фар выхватывал из мглы несколько метров асфальта перед капотом. Иногда Женя переключала дальний свет, дающий возможность видеть больший участок дороги, но встречные машины тревожно подмигивали, вынуждая вновь вернуться к ближнему освещению. Казалось, Женя увязла вне времени и пространства.
Она думала о том, что у современных юнцов все просто. Они не скованы условностями, предрассудками и не видят ничего предосудительного в своем легкомыслии. А может, это правильно? Во времена молодости Жени и Павла всевозможные запреты и ограничения нисколько не способствовали целомудрию и воздержанию, а приводили лишь к тщательной конспирации. И не одна судьба, принесенная на алтарь общественной нравственности, была изломана.
Как странно… Женя мысленно произнесла: «во времена нашей молодости». А сейчас у них с Павлом старость, что ли? Им всего по сорок два года. И молодость продолжается…
6
Хорошо тут, в уютной колыбельке. Можно поплавать. Жаль, что места маловато. Не разгонишься. Но это не беда: стенки моего шарика, заполненного теплой водой, мягкие и упругие. Даже если сильно стукнуться — не больно.
Плавать я люблю. Раньше даже думала, что я — рыбка. У меня был хвостик и почти что жабры. А потом они куда-то делись. Не помню, куда. Это давно было.
Хвостик жалко. Зато теперь могу шевелить сразу руками и ногами. Если захочу, конечно. Гораздо приятнее свернуться калачиком и плавно покачиваться в ласковых волнах.
Из живота растет гибкая трубка. Зачем она нужна? А, знаю! Это для того, чтобы я не сбежала. Не заплыла далеко.
Ладно, пока не буду. Все равно нет ни одной щелочки, даже самой малюсенькой.
Но меня ведь отсюда выпустят когда-нибудь?
ТАМ, наверное, здорово?
Женя влюбилась в Павла с первого взгляда. Первый взгляд был брошен через стеклянную дверь аудитории, в которой высокий тонкий черноволосый мальчик, стоя вполоборота к Жене, что-то горячо доказывал пожилому профессору. Мальчик был так увлечен диалогом, призванным решить насущные проблемы в виде зачета, что не заметил постороннюю наблюдательницу. А она его хорошо разглядела: хорошенький, словно пастушок из тетушкиного серванта, застывший в галантном поклоне у ног фарфоровой пастушки.
Правда, смешной взлохмаченный профессор за пастушку сойти не мог, да и сама Женя на роль утонченной прелестницы не годилась, поскольку не была склонна к сентиментальности и напрасным романтическим мечтам.
Поэтому было странно, что рациональная Женя, насмешливо отвергающая всех потенциальных воздыхателей, обратила внимание на тонкого, звонкого и прозрачного, абсолютно несовременного мальчика. Видимо, это можно объяснить странной закономерностью, по которой противоположности притягиваются: лед и пламень, волна и камень, конь и трепетная лань, и прочая, и прочая.
Не в привычках Жени было навязываться. Кокетничать и первой проявлять инициативу она не умела, несмотря на то, что была бойкой и решительной особой, обреченной всегда исполнять роль лидера, начиная чуть ли не с детского сада.
Теперь она ходила, как заведенная, во время перемен по коридорам или стояла на крыльце института, где обычно клубились студенты, в надежде встретить «пастушка», как она мысленно окрестила черноволосого мальчика. Вероятность случайной встречи была невелика: они хотя и были оба первокурсниками, но учились на разных факультетах. Женя — на девчачьем экономическом, где встречались эпизодические вкрапления мальчиков, а «пастушок» — на механическом, традиционно мужском. Поэтому их пути обычно не пересекались. Разве что в большой и шумной институтской столовой, сквозь чад подгоревших пирожков и гул беззаботной студенческой массы Женя могла иногда издали увидеть своего «пастушка».
Но обнаружение объекта никакого практического применения не имело, поскольку «пастушок» всегда был в компании самодовольного, даже несколько нагловатого парня и двигался за ним, словно утлая лодчонка за самоуверенным буксиром.