— Выходим в открытое море. И к чертям собачьим этот подветренный берег, чтоб ему пусто было.
Телефон снова задребезжал.
— Капитан слушает.
— Мы снова поднимаемся к мысу Сорелл, сэр.
— Скажите механикам, пусть выжимают из машины все, что могут. И право руля.
Судно шаталось, как пьяное, и тяжело перекатывалось с волны на волну, борясь с ветром. Когда нос задирался, оно вздрагивало, а потом с шумом обрушивалось вниз. Команда принималась носиться по палубе каждый раз, когда корма обнажалась до самого днища, а винты и руль теряли опору и повисали в пустоте.
— Сэр, — жалобно проговорил рулевой, — руль выведен на борт, но судно не слушается…
— Держи, пока оно не повернет, — приказал капитан, глядя на экран радара. Это было не самое приятное зрелище — весьма красноречивое, и то, что оно говорило, могло посеять панику. Но прямо за кормой вырисовывался тусклый контур скалистого берега — изломанная светящаяся кривая. И еще кольца дальности — и медленно, медленно береговая линия скользила от кольца, обозначающего расстояние в 24 мили, к двадцатимильному. Даже Граймс, который выглядывал из-за плеча капитана, мог понять, что происходит.
— Мистер Таллент!
— Сэр?
— Позовите старшего офицера. Прикажите ему затопить кормовой трюм.
— Затопить трюм?!
— Вы совершенно правильно поняли. Мы должны каким-то образом опустить нижнюю часть такелажного блока, чтобы дать винтам и рулю хлебнуть воды.
— Будет сделано, сэр.
— Сейчас мы делаем три узла вперед, — прошептал Капитан. — И один узел — назад. И на том берегу нет ничего, кроме скал.
— Будет толк от этой затеи с подтоплением? — спросил Граймс.
— Это лучше, чем ничего. И лучшее, что мы можем сделать.
Они вернулись на мостик. Ветер сбивал с ног, и удержать равновесие было весьма непросто. Справа по борту, на мысе Сорелл, снова ярко горел маяк, и даже невооруженным глазом можно было заметить, как он поднимается все выше над горизонтом. Туманная фигура приблизилась к ним — старший офицер, догадался Граймс.
— Я закинул в трюм два пожарных рукава, сэр. Сколько нужно воды?
— Я хочу сто тонн. Спускайтесь и немедленно принимайтесь за дело.
— А если обшивка поплывет?
— Да ради Бога. Мне нужны эти сто тонн.
— Слушаюсь, сэр.
На мостик поднялся еще один офицер — крупный, широкоплечий, бородатый. Похоже, это офицер, заступивший на ночную вахту, догадался Граймс.
— Так держать, сэр?
— Да, мистер Маккензи. Следуем прежним курсом. Она станет лучше слушаться, когда корма немного отяжелеет и сядет поглубже. Можете сказать механикам, чтобы запускали второй двигатель рулевого привода.
— Будет сделано, сэр.
Судовладелец вернулся в рулевую рубку, немного шатаясь — судно по-прежнему раскачивалось на тяжелых волнах. Потом он приблизился к радару, бросил взгляд на экран. Граймс снова поглядел из-за плеча. Рваная линия мыса Сорелл прямо за кормой пересекла двенадцатимильное кольцо — и приближалась, медленно, но неотвратимо.
Старший офицер вернулся.
— Можно сделать примерно два и шесть фута, сэр.
— Делайте, что…
Мало-помалу судно снова выходило из створа. Оно выходило из створа, и частое тяжелое биение работающих вхолостую винтов стало слабее. Западный ветер все еще завывал, покрывая волны гребешками, швыряя пену в окна рулевой рубки, обстреливая стекла шрапнелью брызг, но судно снова слушалось руля. Оно шло прямо против ветра, уходя от скал, которым за прошедшие годы и без того досталось слишком много жертв.
Следом за Писателем Граймс прошел на корму. Стоя рядом с ним, он смотрел в колодец для бриделя, и следил за тем, как трюм наполняется водой. В мутном водовороте крутились обломки деревянной обшивки, крошась о переборки и трюмные трапы, сталкиваясь друг с другом, разбиваясь о шпангоуты и бракеты. «Романы» для выбивания спусковых стрел приходили в движение каждый раз, когда судно вздрагивало и переваливалось через гребень, и начинали крушить все и вся. Это подходило под статью «нанесение ущерба», даже Граймс понимал это. И, с неизбежностью, рапорт под копирку во все инстанции.
Граймс знал это — и сильнее, чем прежде, хотел попытаться еще раз вернуться туда, где его ждали свои собственные заботы.
— Похоже, эта затея с затоплением трюма удалась, — проговорил он.
— О да.
— Тогда, капитан… может быть, вы найдете минутку, чтобы обсудить один вопрос. Как вернуть меня в мой мир, в мое время…
— Марш отсюда! — рявкнул писатель. — У меня есть дела поважнее, чем трахаться с Вашими проблемами!
Могучий порыв ветра подхватил Граймса, швырнул его в темноту. Последнее, что он слышал — это голос старшего офицера:
— Что это было, сэр? Мне показалось, рядом с Вами стоит какой-то тип в кителе, только уж больно странном…
— Просто игра воображения, мистер Бриггс. Игра воображения.
Он снова стоял в своей каюте, на борту «Далекого поиска». Он смотрел на Соню, а Соня — на него, и огненно-рыжие волосы делали ее лицо еще бледнее.
— Джон! Ты вернулся!
— Да.
— Мы собирались задержаться и не улетать с Кинсолвинга, но наши господа и хозяева нажали на нас и потребовали, чтобы мы возвращались.
— Ничего страшного.
— Почему?
— Потому что где бы ты ни была, я последую за тобой.
Он сидел в своем салоне и пытался расслабиться при помощи выпивки. Он привел свой корабль в порт, поймав момент затишья между двумя депрессиями*14, перебросив балласт с кормы, чтобы скомпенсировать тонны воды в затопленном трюме, и миновал Отмель, даже не взбаламутив ила. Он был измотан и знал, что сон не поможет. Но занять себя было нечем. Его старший офицер был в состоянии проследить за осушением трюма, и даже, насколько это возможно, самостоятельно отдать необходимые распоряжения.
«Здорово я разобрался с этой треклятой историей», — подумал он.
Он вставил лист в пишущую машинку, набил свою трубку, раскурил ее и начал писать. Когда последняя фраза появилась на белом листе, он посмотрел на рыжеволосую женщину на фотографии, которая стояла на столе.
«Потому что, где бы ты ни была, я последую за тобой».
«И я уверен, ты будешь рад этому, старый сварливый ублюдок», — пробормотал он.
— И все это действительно произошло…— пробормотал адмирал Кравински, изучая рапорт — толстую пачку листов, которая лежала перед ним на столе.
— Я… я полагаю, да, — ответил Граймс — не слишком уверенно.
— Вы знаете, о чем я говорю. Вы были там.
— Где — «там»?
— Избавьте меня от всей этой метафизики, Граймс, — адмирал выбрал одну из шишковатых сигар с обрезанными кончиками, которые лежали перед ним в ящичке, и закурил. Словно защищаясь, коммодор достал и принялся раскуривать видавшую виды вересковую трубку. Только сейчас он начал жалеть о трубке, которую потерял в этой заварушке.
Кравински сидел молча, окутанный облаками сизого дыма.
— В конце концов, это подозрительно, — изрек он после долгой паузы. — Очень подозрительно.
— Это Вы мне говорите, — согласился Граймс.
— Я полагаю, нам придется оставить идею о колонизации Кинсолвинга — по крайней мере на время. Мне не нравится вся эта история с плодами творческого воображения… или творчеством плодов воображения, или что там еще…
— Так Вам не нравится…
— Хорошо, хорошо. Мое сердце обливается кровью. Довольны? А теперь, адмирал, у меня для Вас есть одно дельце. Как раз в Вашем вкусе.
— Адмирал? Так я получил повышение, сэр?
— Получите — после дождичка в четверг! Но, Граймс, если мне не изменяет память, Вы являетесь почетным адмиралом флота Фарна — флота наземных судов, которые плавают по морю. Звание, которое ничего не значит. Но Вам оно в кои-то веки пригодится, потому что Вы отправляетесь на Аквариус.
— Я бы не сказал, что мое звание ничего не значит, — возмутился Граймс.
— Тем лучше. В добрый путь, адмирал. Поднимайте якоря, ставьте парус, бросайте лот… что там еще делают эти мореходы, когда отправляются в путь?
— Должно быть, это будет интересно.
— Учитывая Вашу способность запутывать все, что можно и нельзя — скорее всего, так оно и будет.