* Что ты делаешь вечером? (исп.)
— No es nada.*
* Ничего (исп.)
— Muy Buena, — а у него есть неплохая шлюха на ночь, редкие звонки родной сестре, которая откровенно его стесняется, грязные дела и непреодолимое желание выбраться из этого болота. То есть… у него нет ничего.
* Хорошо. (исп.)
Глава 4
— Снежана! — так уж случилось, что многих… Даже не так — очень многих знакомых, коллег, друзей Самарского Снежа знала лично. Странно было бы, случись все иначе, шесть лет отношений предполагали не только регулярный секс наедине, но и выходы, общение со все теми же знакомыми, коллегами, друзьями.
И в отличие от нее, с которой Ярослав когда‑то расстался, если не вычеркнув из жизни, то отодвинув глубоко на задний план, знакомые остались знакомыми, коллеги — коллегами, а друзья — друзьями. А значит, сегодня ей предстояло услышать это удивленное «Снежана!» миллион и один раз.
— Лена, Влад, — мысленно испустив ругательство, Снежана натянула на лицо доброжелательную улыбку, разворачиваясь. А счастье было так близко — успей она войти в здание ресторана, в толпе они уже вряд ли встретились, и надо ж было так оплошать…
Лена — натуральная блондинка, и бессменная жена Влада, одного из недодрузей Самарского. Таких недодрузей у него вагон и малая тележка, таких, на которых не рискнешь положиться, но и проигнорировать, не пригласив на подобный праздник жизни — не можешь. Встречи с ними происходят лишь в пределах подобных торжеств, а расставания несут чувство исполненного долга, но никак не грусть. Такие есть у всех, просто у Самарского их очень и очень много. Особенностью Влада было то, что он всячески пытался из категории недодрузей перейти в более престижную — друзей, но несчастный не знал — во времена дружбы Яра с Димой, негласный «отбор» туда проводил именно он, а после окончания этой дружбы, набор не проводился в принципе. В дружбе, кажется, Самарский разочаровался.
— Какими судьбами? — своего искреннего удивления сдержать не смог именно Влад. Это показалось Снеже странным, ведь в этом паре бестактной бабой она считала Леночку, но судя по всему, ошиблась.
— Подозреваю, повод у нас один, — девушка кивнула на увесистый букет в руках Влада.
— Я не думал, что увижу тебя здесь, сегодня, — нет, определенно, пальма первенства в бестактности сегодня за мужчиной.
— Я тоже очень рада вас видеть, — Снежана вымучено улыбнулась, оставляя рвущуюся с губ колкость при себе.
Обидно было то, что подобная колкость могла касаться доброй половины посетителей сегодняшнего праздника. Встреться ей кто‑то другой, непременно последовало бы подобное удивление ее присутствию.
Зачем бывшая пассия является на День рождение теперь уже женатого когда‑то то ли жениха, то ли просто мужчины? Напиться и устроить пьяный дебош? Опозориться самой и опозорить того самого когда‑то жениха? Расцарапать лицо жены? Совсем гордость потеряла? Все это — закономерные вопросы, которые поставил бы себе любой, увидь ее здесь и сейчас. Снежана и сама чувствовала себя глупо, но сбегать, не дойдя до порога двух шагов, не собиралась.
Если раньше, ее сомнения насчет приглашения Яра касались только личных внутренних терзаний, после звонка Димы все изменилось.
Они с Самарским действительно ни разу так толком и не говорили о Диме. Сегодня Снежана собиралась это исправить. Нет, она не предала бы брата, не рассказала бы о его возможном возвращении, просто собиралась понять, чем оно может Диме угрожать.
Именинника Снежана отыскала взглядом сразу же. Многие говорили ей, что она за последние годы совершенно не изменилась, а ей казалось, что менялось в мире все, кроме него.
Ярослав был занят, принимал чьи‑то поздравления, но уловив движение у двери, бросил взгляд туда.
А когда их взгляды встретились, случилось то, что случалось со Снежаной в такие моменты всегда — сердце дрогнуло, не просто кольнуло, будто взорвалось, а потом собралось вновь. Каждый раз, стоило увидеть Самарского, внутри девушки происходил маленький атомный взрыв.
То ли приветствуя, то ли благодаря за то, что пришла, Яр еле заметно кивнул, Снежа кивнула в ответ. Подходить сразу она не собиралась, не собиралась стоять в очереди из поздравляющих, слышать еще сотню вопросов, подобных тем, которые ей уже доводилось слышать у входа, лучше подождать, когда он подойдет сам. А он подойдет, иначе — не приглашал бы. Сообщения от нее было бы достаточно. Именно поздравительное сообщение — тот максимум, на который стоит рассчитывать когда‑то любовникам, а теперь непонятно кому (и не друзьям, и не равнодушным, но и не врагам).
Окинув взглядом комнату, Снежана нашла еще одного человека, которого хотела сегодня видеть.
— Глаша, — женщина первой раскрыла объятья, приглашая Снежану разделить радость встречи на двоих.
— Я так давно не видела тебя, девочка моя, — к сожалению, изменения в их с Ярославом жизни сказались на общении с Глафирой.
Снеже больно было видеть в ее глазах сострадание, а Глафира, осознавая это, пыталась не навязываться. Но как бы там ни было, няня Самарского любила Снежу. Любила невестой Ярослава, любила вроде как его другом, и рассорься они вусмерть, все равно бы любила.
— Ты надолго в Киеве? — Снежана практически ощущала, как ласковый взгляд скользит по ее лицу, задерживаясь на долю секунды на каждой черточке.
— Нет, надеюсь, что нет, — на мгновение взгляд Глаши стал серьезным, а потом, будто отмахнувшись от мыслей, она улыбнулась еще шире. — Ты совсем не изменилась, Снежинка. И тебе очень хорошо в этом, — Ермолову взяли за руки, оглядывая теперь уже ее наряд.
Долгих два часа Снежана провела, выбирая это злосчастное платье. Пусть это и было глупо, но ей хотелось выглядеть хорошо. Даже не так, ей хотелось выглядеть не хуже, чем… Чем другая.
Выбор пал на платье, глубокого синего цвета, плотно облегающее фигуру. Волосы Снежана собрала в высокий хвост. Вот так, двумя предложениями она могла бы описать то, на что потратила кусочек своей жизни, длительностью в несколько часов.
— Спасибо, Глашенька, — этой женщине нельзя было улыбаться не искренне, сдерживаясь, потому, на щеках Снежи наконец‑то появились две ямочки.
— Как твоя работа? Я видела твои фотографии в последнем выпуске этого журнала… — Глаша свела брови на переносице, пытаясь вспомнить. — Ну как же его?
— Не важно, как журнал, лучше скажи, как фотографии? — Глафира обожала гордиться близкими. Обожала гордиться свершениями своего любимца Ярослава, обожала узнавать о маленьких победах Снежи, наверняка и Сашиными успехами она упивалась теперь так же.
— Они чудесны!
— Правда? — и именно ее похвала значила для всех окружающих Глафиру людей очень — очень много.
— Конечно, правда! Ты лучший фотограф из всех, кого я знаю, та фотография Ярослава, которую ты сделала в Париже, она ведь до сих пор стоит у меня в спальне! Она чудесна, Снежка! — Глаша не сразу заметила, что девушка в синем платье погрустнела. Похвала вышла горькой.
Когда‑то она обожала фотографировать Ярослава. Когда он спит, ест, работает, говорит по телефону, смотрит на нее. Находясь рядом с ним, Снежане не хотелось выпускать фотоаппарат из рук, чтоб постоянно держать его на «мушке».
Так было и во время их последней совместной поездки в гости к Глафире. Она вернулась с багажом незабываемых общих с ним воспоминаний, надеждами на то, что таких поездок будет еще море и целым океаном фотографий. Одну из них она решила презентовать Глаше, слишком Ярослав получился на ней живым, чтобы скрывать ее в папке на компьютере.
Няня Самарского была безумно рада подарку. Снежана смотрела тогда на фото и не могла поверить, что это ее рук дело, а глаза мужчины на изображении в тот миг смотрели на нее. Возможно, именно тогда она сама все и сглазила, или раньше, может, позже, может не она, а возможно, никто никого не сглаживал, просто так было суждено. После той поездки, все пошло наперекосяк, а потом и вовсе закончилось.
— Спасибо, — не желая снова прокручивать в голове все свои горести, Снежана чуть наклонилась, вторично обнимая Глашу. — Давай встретимся, пока ты не уехала, я так скучала.