— И я не знал ничего. Не знал, пока она сама мне не позвонила. В тот день, Катя была у Лены. По идее, ничего не предвещало беды. Свои деньги она получила, а значит, должна была изображать образцовую мать до тех пор, пока я не заберу Катю к себе. Но она сорвалась. Мне позвонила незнакомая женщина и сказала, что моя дочь у нее. Сказала, что они сидят в кафе, и было бы неплохо, если я заеду и заберу ребенка. Сказать, что я был в шоке — значит промолчать. Я приехал туда, где меня должны были ждать, застал Катю, весело болтающую ногами с мороженным в руках, а за столиком напротив сидела молодая красивая девушка. Она улыбалась моей дочке, что‑то говорила, время от времени бросала нервные взгляды на телефон и на спящего в съемном сиденье рядом еще одного ребенка.
Марк снова улыбнулся.
— Я помню, как она тогда напустилась на меня. Как зло шипела, что таким родителя нельзя доверять детей, что теперь ни за что не отдаст ребенка в руки к таким безответственным людям, а потом объяснила… Оказывается, Лена оставила ребенка в машине, сказала, что вернется через пару минут и испарилась. Котенок ждала. Долго, очень долго. А потом ей стало жарко, она вышла из авто, захлопнула за собой дверь. Открыть уже не смогла. Телефон остался там. Она смелая, Снеж. Сразу не испугалась. Еще долго ждала уже рядом с машиной. Вот там‑то ее и нашла Саша. Нашла, узнала, в чем дело, спросила, помнит ли номер родителей. Она помнила, но Лена трубку не взяла. Я уже потом узнал, что она тупо забыла о ребенке. Представь, такое с ней тоже бывает. Потом бы вспомнила, конечно. Не о Кате, о машине. Вернулась бы. Может, утром. Может, ночью. Потому позвонили мне. Я не собирался оправдываться перед незнакомым человеком. Хотел просто извиниться и уехать, но как‑то так случилось, что Котенок кое‑что рассказала до моего приезда. Конечно, не все. Только то, что по — детски подмечала. Это уже Саша сама додумалась, что к чему.
— И что она?
— Предложила помочь. Знаешь, она ведь училась на юриста. Для меня это стало неожиданным. Не то, что училась, а то, что помочь предложила. Если честно, я сначала еле сдержался, чтоб у виска не покрутить. Но мягко отказался от ее помощи. Что сделает совсем девочка, если нам когда‑то не помогли лучшие адвокаты? Но она умеет быть настойчивой. Да и Котенок… Знаешь, она ведь чувствует людей. Так вот, Саша стала для нее хорошей.
Снежана невольно поджалась. Ей стало страшно. А вдруг… Вдруг, она не станет хорошей для Кати? Что тогда?
— И я сдался. Саше большего и не нужно было. Ей требовалось только добро и информация, а остальным она занялась уже сама. Сейчас, готовит иск.
— Ты веришь, что у вас получится?
— А она не дает не верить. Она сама слишком в это верит, чтоб я мог сомневаться, хоть я постоянно пытаюсь, поверь.
— И вы не…
— Нет, Снежка, — Марк повернулся к ней, перехватил ноги, потянул на себя, так, что их лица оказались очень близко. — Она любит своего мужа.
— А ты?
— У меня тоже есть те, кто могут выносить мозг, — Марк улыбнулся, касаясь кончиком своего носа ее. Девушка невольно улыбнулась.
— Марина?
— И она тоже, но я почему‑то надеялся, что ты больше, — обвив шею мужчины руками, Снежана поцеловала его в смеющиеся губы. Заслужил. Верой и правдой заслужил. Вот только не всей…
— Подожди, — отстранившись, Снежана свела брови на переносице. — Объясни мне еще одну вещь. Тогда, на нашем третьем первом свидании, зачем ты потащил меня на ту базу?
Марк тоже скривился, но юлить не стал.
— Я увидел тебя на Дне рождения Самарского как раз тогда, когда Саша в очередной раз завела разговор о том, что лучше бы мне состоять в отношениях. Так, знаешь ли, возникнет меньше вопросов насчет моих педофилически — гейских предрасположенностей.
— И ты решил, что в отношениях можно состоять со мной?
— Я решил, что я хотел бы состоять в отношениях с тобой. А потом об этом прознала Марина. Подозреваю, что от Саши о том, что отношения нужны для дела, ну и от отца или еще каким‑то чудом о том, что у меня появилась ты.
Снежа хмыкнула, но промолчала. Нельзя сказать, что в то время она уже у него появилась. Так… Просто была неподалеку.
— Она компостировала мне мозг до тех пор, пока я не поклялся, что приглашу тебя на базу. Пригласил. Пожалел. Не обо всем, конечно, но о многом пожалел.
— А я нет, — получив ответ еще на один вопрос, Снежана решила вновь вознаградить вроде бы провинившегося мужчину поцелуем. — Мне привычней, когда в тебе прячутся недостатки, чем слышать о том, какой ты примерный отец.
Марк отстранился, смотря как‑то недоверчиво.
— Примерный? Не шути, Снеж. Я обеспечиваю мать своего ребенка деньгами, которые она тратит на наркотики. Я сам десять лет тому был не намного лучше, чем она. Не хотел бы я такого примера своим детям.
— Господи, Самойлов, какой же ты сложный, — Снежана закатила глаза, окончательно перебираясь на колени к мужчине. — Твой ребенок сейчас спит в своей кровати, улыбается во сне, а ты бросаешь все в мире дела, ради того, чтоб его защитить. Кто ты после этого?
— Ну, никак не при… — ему не дали договорить, закрывая рот поцелуем. Это сложно было выразить словами, но сейчас Снежана им гордилась. Несмотря ни на что. Ни на те ужасы, которые он рассказал о своем прошлом, ни на его когда‑то глупость. Она гордилась тем, что он способен на то, что имеет сейчас. Способен любить не просто ребенка. Способен любить чужого ребенка, способен бороться за него, способен признавать свои слабости и упорно не хочет видеть свои достоинства.
А еще ей было немного страшно. Потому, что знать это все — тоже ответственность. Перед ним, перед виденной всего раз девочкой, а еще перед Мариной и Леонидом, с которым они еще не встречались.
Воспоминания о словах Самойловой заставили Снежану сжать мужчину в объятьях еще сильней. Теперь она понимала, почему они не сказали Марку о болезни отца. Он обвинит во всем себя. Точно обвинит.
— Ты мой любимый при… мер, Марк, — она только на секунду оторвалась от мужчины, провела пальцами по волосам, вглядываясь в ясные карие глаза, а потом снова нежно коснулась губ напротив. Раз, второй, третий. Любить идеальных людей — просто. А любить человека с прошлым, ошибавшегося, обладающего недостатками — намного приятней. Потому, что все мы такие. Всем есть что прощать, в каждом есть то, с чем придется смириться.
— Снежка, — девушка почувствовала, как руки на талии сжимаются сильней, притягивая к себе ближе.
Если он ожидал, что услышав всю его правду, она развернется и уйдет — ошибся. Конечно, информации было много. Пожалуй, слишком много. Но она ведь именно этого хотела. Правды, честности, открытости. Он открылся, и Снежана была за это благодарна.
Впервые, сегодня они засыпали не у нее. В его постели тоже было уютно. Хотя, дело, наверное, не в постели. С ним уютно. Снежана устроилась на широкой груди, чувствуя давление подбородка на темечке, а еще нежные касания пальцев на спине.
— Ты не рассказала, как прошла выставка.
Марк долго молчал, думая о чем‑то своем, а Снежа не мешала. Наверное, обдумывал, в чем подвох. Вряд ли верил, что все может быть так просто. Но все действительно было именно так. А его страхи… Пусты.
Конечно, он боялся посвящать Снежу в свои тайны, боялся, что спугнет этим, боялся, что спугнет ребенком, женой — наркоманом, а еще боялся за Катю. Вдруг не сложится? Это ведь травма. А ей и так хватит травм.
— Хорошо, — Снежана поерзала, устраиваясь удобней. Она уже успела забыть о выставке. Как‑то совсем вылетело из головы.
— Насколько хорошо?
— Она была сегодня вечером, Самойлов, как ты думаешь, можно уже говорить о ее успешности? — на душе было спокойно — спокойно. Настолько, что даже на подколки остались силы.
— Ну, я‑то еще вчера тебе говорил, что она обречена на успех, так что… — мужчина улыбнулся. — Что будем делать завтра?
Снежане было настолько хорошо, что открыть глаза ей стоило огромных усилий, чуть перевернуться, складывая на груди Марка руки и укладывая на них подбородок тоже, а вот вновь улыбнуться было легко.