"Как ты думаешь, это будет там? - спросил Натаниэль, когда Ааронн уже собирался переступить порог. - Это будет... в лесах?"
Ааронну не нужно было уточнять, что именно имеет в виду брат. Они не возвращались к этому разговору с тех самых пор, но Ааронн больше не обманывался на счёт Натана - знал, что тот помнит. Он не был уверен, что точка именно там. Или тогда. Но он точно знал, что решение уйти укрепит нить. Так что он просто кивнул.
С тех пор прошло много лет, Ааронн стал друидом и следопытом, а Натаниэль изучил магические науки и возглавил гильдию в Бристоле, и нить то крепла, то истончалась... Было несколько особенно мерзких моментов, когда - Ааронн старался быть честным с собой - нить почти порвалась. Первый раз это случилось, когда он абсолютно неожиданно для себя настолько влюбился, что совершенно потерял голову. Влюблённость, впрочем, прошла довольно быстро, и когда Ааронн опомнился, раз и навсегда дал себе слово впредь держать в узде свои эмоции. И держал. Второй - когда он вдруг понял, что несчастлив. Не потому что одинок, хотя он, вне всяких сомнений, был одинок, и не потому, что занят нелюбимым делом - он любил своё дело искренне и глубоко - а потому, что ничего не чувствует. То есть вообще ничего. Ничего, кроме томительной скуки. Тогда он привычно прислушался к своему нутру, мысленно спрашивая, куда ведёт нить, и понял, что нити нет. Что он её потерял. Более того, что он не расстроен из-за этого. Немного удивлён - и только. И вслед за этим он с предельной ясностью понял, что жить ему незачем. Это было так просто.
Натаниэль так и не узнал, что своим внезапным визитом удержал брата от последнего выбора в его жизни. Он ввалился в дом Ааронна без предупреждения, основательно нетрезвый, благоухающий тремя разными женскими парфюмами, избитый с ног до головы, встрёпанный и, на первый взгляд, абсолютно довольный собой и окружающим миром. Ааронн молча слушал, как младший брат взахлёб и в лицах излагает ему передрягу с участием неверной жены, её кузины и горничной, а также обманутого супруга, жениха кузины и хахаля горничной, и вспоминал, как целую жизнь назад маленький Натаниэль пересказывал ему детали казни - тоже взахлёб и в лицах. Вспоминал и думал о том, что должно быть, Натаниэль тоже несчастлив, и тоже одинок, и тоже ничего не чувствует... по-своему, ведь он всегда и всё так делал - по-своему. Придя к этому выводу, Ааронн решил, что необходимо жить. А когда он принял это решение, снова ощутил нутром тоненькую ниточку.
Третий раз Ааронн потерял нить, когда у него на руках умерла дриада. Не просто потерял - нить, натянутая до предела, лопнула с резким щелчком и отозвалась пронзительной болью в каждой клеточке тела. Если бы у Ааронна были тогда время или силы анализировать, он бы сказал, что это был гнев. Он бы сказал, что впервые в жизни взбунтовался, а поскольку никто и никогда не заставлял его делать то, что он делает, это был бунт против самого себя, против этого варварского самонасилия, которое не закончится, если не оборвать нить. И нить лопнула, и прежний Ааронн ушёл в небытие, а новый, бунтующий Ааронн сделал то, что считалось преступлением, заслуживающим суровой кары. Сделал необдуманно, поправ любые рассуждения о последствиях и правильном выборе, предав свою ответственность. Предав мать. Он знал, когда обрывал нить, он был уверен, что на этот раз возврата не будет, что это окончательно, навсегда. Потому что всё было враньё. Потому что не было никогда нити, не было никогда цели, и логики тоже не было, и всё в мире, оказывается, происходило без всякой причины, и тогда, давно, ему нужно было просто поплакать и покричать над телом матери, а не брать на себя ответственность, будь оно всё проклято! И ему не было всё равно - ему было так больно, что равнодушие он расценил бы, как бесценный дар, лекарство, спасение. Но, демон всё это забери, ему не было всё равно. И когда лес наказал его, он не сопротивлялся - снаружи, но, боги, как же он бесновался внутри! Выбравшись наружу из древесного кокона раньше времени, дикий, обновлённый, всё ещё под воздействием трансформации - нечто ломало его и корёжило, швыряя из стороны в сторону, и это нечто было невидимо, непобедимо - он в исступлении крушил всё вокруг, ломая ветви деревьев, вырывая с корнем кустарник, и ревел, и пытался содрать с себя эту шерсть, и эти крылья, и эту звериность - и оставлял на своём теле когтями кровавые борозды, и рычал снова, но уже от боли... А потом он услышал голос - ему хотелось бы думать, что мамин, но он понимал, что нет, просто лес говорит с ним тем единственным голосом, который сейчас способен его остановить, - и голос сказал: "Уже близко".